Читаем Полдень: Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади полностью

Полдень: Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади

Приложение Несколько стихотворений

Как охарактеризовать собранные сюда стихи? «Описывающие», «отражающие»? Скорее имеющие отношение к теме и судьбе этой книги (а значит, и ее автора). «Жизнь» и «творчество» находятся в сложных отношениях: стихи – не оттиск жизни на промокашке (кто-нибудь еще помнит, что такое промокашка? – промокательная бумага для написанного чернилами) и даже не проекция многомерной действительности на плоскость бумажного листа. Очень примитивно и ограниченно, зато, по-моему, вполне понятно я сформулировала это в стишке, носящем подзаголовок «Из разговоров с биографом»: «Те, что в стихи не встали, / фактом быть перестали, / а те, что стихам достались, / фактом уже не остались». Вот эту оговорку я и прошу иметь в виду при чтении нижеследующих стихотворений, к которым я время от времени даю короткие пояснения и примечания.

А на тридцать третьем году

я попала, но не в беду,

а в историю. Как смешно

прорубить не дверь, не окно,

только форточку, да еще

так старательно зарешёченную, что гряда облаков

сквозь нее – как звено оков.

Из книги «Последние стихи того века» (ноябрь 1999 – декабрь 2000, М., 2001)

Так события моей жизни, начавшиеся 25 августа 1968 года, отразились в стихотворении, написанном тридцать с лишним лет спустя.

Демонстрации, как известно, предшествовало вторжение в Чехословакию войск пяти стран-участниц Варшавского договора – Болгарии, Венгрии, ГДР, Польши и СССР.

А дело было в августе,

с пяти сторон светало:

под «Ах, майн либер Августин» —

берлинские войска,

московские – под «Яблочко»,

венгерские – под Листа

(двенадцать лет назад у них

раздавлена столица).

А вот болгары – подо что?

Что им под ногу подошло?

«Прощание славянки»?

И шли полки за рядом ряд,

и просыпался Пражский Град,

во сне услышав танки.

А вот попавшее в стихи место нашей демонстрации – Лобное место перед собором Покрова-что-на-Рву, в обиходе (по одному из своих приделов) известному как собор Василия Блаженного.

Какая безлунной, бессолнечной ночью тоска подступает,

но храм Покрова за моею спиною крыла распускает,

и к белому лбу прислоняется белое Лобное место,

и кто-то в слезах улыбнулся – тебе ль, над тобой, неизвестно.

Наполнивши временем имя, как ковшик водой на пожаре,

пожалуй что ты угадаешь, о ком же деревья дрожали, о ком?

– но смеясь, но тоскуя, однако отгадку припомня,

начерпаешь полною горстью и мрака, и ливня, и полдня,

и звездного неба… Какая тоска по решеткам шныряет,

как будто на темные тесные скалы скорлупку швыряет,

и кормщик погиб, и пловец, а певец – это ты или кто-то?

Летят, облетят, разлетелись по ветру листки из блокнота.