Полдень сегодняшней ночи

Тот не стал ничего искать. Во всем дивизионе было только две пусковые установки и одна станция наведения ракет, в которых майор был более или менее уверен. А во всей бригаде имелась одна-единственная не вполне развалившаяся станция обнаружения цели. Со сложным оружием всегда одна и та же беда: нужно не меньше десяти-пятнадцати лет, чтобы как следует отладить его, чтобы узнать все плюсы и минусы конструкции. Только-только оно освоено, как приходит ему время ломаться. Любые пушки стареют. «Круг» – настоящий дедушка ПВО. Все сроки службы для него давным-давно миновали. Круговские установки на марше сродни горстям гороха: командир трясется, как бы чего не оставить на дороге… Всю ночь машины Таращука надрывали дизеля и поспели вовремя. Повезло. Майор занял позицию чуть поодаль от танкового батальона. «Кругу» лучше всего работать с заранее заготовленных позиций на возвышенностях. Таращуку повезло во второй раз: природа сама приготовила ему отличную позицию. В километре от Каменки тянулась гряда невысоких курганов. Как видно, еще в давнюю темную пору, когда о славянах и слыхом не слыхивали в этих местах, язычники погребали тут своих мертвецов. Видел бы маневры зенитчиков какой-нибудь археолог, уж он-то живо представил себе, как заскрипели-запищали под гусеницами пусковых установок языческие косточки, пролежавшие полтора тысячелетия в неге и покое…

Таращук, расставляя свои машины, почувствовал небывалый прилив бодрости. Вот оно, настоящее дело. Не те дурацкие стрельбы в Казахстане, на реке Эмбе. И не те два случая, когда что-то нарушало границу между ФРГ и ГДР, и вся бригада, затаив дыхание ждала приказа – стрелять. Не дождались, миновало. А тут – настоящий живой противник. Настоящая работа. В 43 года майор – это никакая карьера. Застрял он здесь со своими старушками. И все зависит, быть может, от единственного ракетного залпа. Одно попадание, только одно попадание, и жизнь переменится. Его самого и всю бригаду десятилетиями готовили, быть может, для сегодня. Все – настоящее, настоящее, настоящее. Настоящий бой. Настоящий подвиг…

Таращук провел контроль функционирования всех систем. Двум ракетам на пусковых установках до залпа оставалось пройти команду «огонь!» и пару-тройку простейших операций, на которые понадобится всего несколько мгновений. Майор сидел в тесной кабине станции наведения ракет. Слева от него уставились в экраны оператор угловых координат сержант Печерин и оператор дальности рядовой Мячков. Прямо перед Мячковом горело око черно-белого телеоптического визира, наведенного на Завесу. Контуры громады расплывались в утреннем тумане. Оба солдата мучились от голода. Вечером они лишились ужина, завтрак запаздывал, и легкий запашок от греющейся проводки обоих дразнил одной и той же иллюзией. Будто бы где-то рядом жарят колбасу.

Всех троих объединяла необъяснимая вера в то, что стрелять непременно придется.

Между тем, Завеса наблюдал за суетливой активностью стратигов. Как видно, согнали бойцов со всей фемы. Учли урок. Без магии даже начинать не стоило – тогда, в их смрадном городишке. Теперь вон, вон и вон – в курганах – курится из горшков с прахом какая-то боевая магия. Тянется к бойцам наверху. Не совсем понятно. От предков что ли заряжаются? Впрочем, какая разница. Все это так слабо. Так ничтожно…

Только предупреждение Господне сдерживало Завесу. Он не двигался с места.

Начальство медлило. Ответственность за всю операцию кто-то на себя уже взял. Теперь другой кто-то должен был решиться и дать сигнал на ее начало. Но этот военнослужащий, вероятно, не торопился. Побаивался. Ожидал отмены в последний момент. Время тянулось, преодолевались одни сомнения, возникали другие. Президентская администрация стала проявлять нежелательный интерес к событиям. Дело грозило вовсе сорваться. Многие из тех, кто его затеял, тайно мечтали: сорвется – и хорошо; надо только вовремя отойти в сторону, не попасть под раздачу. Возможно, сомнений и колебаний было гораздо меньше, чем кажется. Возможно, шли последние прикидки, как половчее ударить. Теперь сложно восстановить картину событий в точности, поскольку выжили считанные единицы. Да и то все больше случайные люди. Самым ценным очевидцем изо всех оказался рядовой Мячков.