Читаем Полдень в пути полностью

Полдень в пути

Ночь гордилась луной, очень крупнойЗалихватской и шалой,Зеленые листья кипели на струпьяхДомов обветшалых.Трава шелестела, и шел человек не старинный,Как будто он шел огородом,Не городом — пахло тополем, тмином,Пахло бродом,Человек не мог заблудиться —Он пришел из хитрейших подполий,Город вымер и вправе обернуться лисицейИли полем.Раков шел огородом, не городом… ТучиКирпича, балконов умерших вымя,Мог ли думать, что это воскреснет, получитЕго имя?

10

Эстонцы кривились, ругаясь с генералами,Британцы шипели, требуя атак,Нацелили белые мало-помалу,Ударив через Вруду, на Гатчину кулак.Тогда пришло в движенье пространство за пространством,От штабных неурядиц, от транспортных баз,От крика беженцев до темного убранстваЛесов уже весенних и гулких, как лабаз.Фабричными гнездами, жерлами КронштадтаПространство завладело, угрозами звеня,Вздувало коллективы и требовало плату:«Резервы немедленно на линию огня!»

11

Оратор, не колеблясь, дышал прямотой,Был выше кучи трагиков в волнении простом,У служащих Нарпита короткий свой постойОн делал историческим, не думая о том.Над грудой передников, тарелок, бачков,Над всем мелководьем, кусочками, щами,Он видел: здесь мало таких дурачков.Что шепчут и грустно поводят плечами.Он видел, что слабость, голодная грустьИсчезли, как лошадь, сраженная сапом,Что стены прозрачны, собрания пульсДо Гатчины слышен — кончается залпом.Он вспомнил, как был председателем их,Союза трактирного промысла слуг,Они были втоптаны в тину густых,Безвыходных дней и разрух.Их рвала свирепого быта картечь,И вот они — свежи, как свечи,Как будто им головы сброшены с плеч,И новые — ввинчены в плечи.Волненье мешало, как ноющий зуб,Как ссора, иль спор из-за денег,Есть в пафосе пункт, где пускают слезуАктер, адвокат, священник.Сейчас этот пункт пролетел стороной,Толпа, что с плакатами щит.Гудела — но Раков заметил одно:«Самсоньевский здесь и молчит».

12

Доверье — не пышное слово(И грустное «е» на хвосте),С ним женщина ляжет к любому,Прельстившему сердце, в постель.Им можно испытывать дружбу,Им можно растапливать печь,И Раков, честнейший к тому же —Доверьем не мог пренебречь.Самсоньевский — скверненький зверь он.Доверье! Весь полк запыленТревожною пылью! Доверье!Пусть слухи идут на рожон.Кто ждет их, должно быть, и глуп же.Доверье чужим и родным!Ну, что же — Раков, и Купше,И все подписались под ним.