Полдень, XXI век, 2008 № 10

Когда всё затихло и трое ушли, Иванов встал на колени и огляделся. Других выживших не увидел. От запаха горелой плоти мутилось в голове, и только плеснув в лицо холодной воды из ручья, Иванов почувствовал облегчение. А потом в висках заломило от боли, будто голова попала в тиски. Иванов обхватил голову и, подвывая, упал на берег. Горло сдавило, череп вот-вот мог лопнуть как перезрелый арбуз, и тут Иванов услышал долгий стон.

На другом берегу ручья лежал Бахорин. Взглянув на страшную рану в груди, Иванов понял, что победитель соревнования — не выживет. Внезапно тот открыл глаза и посмотрел в лицо Иванову. И пришепетывая сказал:

— Я умру сефотня, а ты — сафтра.

И умер. Иванов закрыл Бахорину глаза и ушёл, пошатываясь. Холодное солнце неспешно всходило по небосклону, от остывающих мёртвых тел поднимался парок. Тишину разбивал только грохот камней под ногами. Отойдя за скалы, Иванов прошёл вверх по течению, а потом вернулся к ручью. Переправился через него и приблизился к бараку с запада.

В тени Рогатого Камня отыскалось хорошее укрытие. Поджав под себя промокшие ноги, Иванов лежал без движения. Подъехал ленд-лизовский «студебеккер», и Коломийцев выстрелом из винтовки подпалил барак, пока Евсеич с шофёром спешно вытаскивали из избушки десятника непонятные приборы и тяжёлые ящики, грузя их в машину. Чёрный столб дыма уходил ровно вверх. А потом вдруг потемнело. Иванов поднял голову — на него падало что-то огромное, непонятное. «Не верь, не бойся, не проси, — шепнул внутренний голос, — не бойся». И страха не стало.

Отблёскивающая металлом летающая машина опустилась точнёхонько в золотой разрез, подмяв под себя бутару, раздавив её своей тяжестью, как гигантского паука. И вот теперь внутри взорвался ужас, вынуждая бежать, кричать, спасаться… Но тело охватила внезапная слабость, Иванов уткнулся лицом в жёсткие стебли травы и беззвучно зарыдал.

Он приподнялся, когда услышал грохот камнепада. Рядом с шофёром Коломийцева стояли ещё с десяток незнакомых нелюдей — даже издали они выглядели совсем чужими, чуждыми. Наверное, не так просто замаскироваться под нас, — мелькнула мысль. И в этот момент Иванов понял, откуда идёт грохот. Коломийцев с помощью прибора, напоминавшего перевёрнутую вверх днищем лодочку, укреплённую на треноге, обрушивал склоны разреза на летательную машину. Камни стучали по металлу, звенели, грохотали, и понемногу их слой становился толще, пряча, скрывая от людских взоров инопланетный аппарат. В воздухе повисло облако пыли. Даже в неподвижном колымском воздухе оно рассеется за несколько часов, и после этого ничто не выдаст присутствия на Земле этих… Камень умеет хранить.

Грохот смолк, и чужаки по двое начали таскать трупы и бросать их поверх засыпанного диска. Когда закончили, Коломийцев навалил сверху ещё один слой камня. Потом они подожгли избушку Евсеича и уехали — кто в «ЗИС-110», кто в кузове «студебеккера».

Иванов поднялся и, прижав ладони к вискам — голова ещё болела, — обошёл прииск. Ничего не осталось, ни одной вещи, которая могла бы помочь — ни еды, ни тёплых вещей. Тяжело вздохнул и подошёл к сожжённому бараку. Спал Иванов в тепле.

Странно было ощущать себя свободным. Непривычно. Болела голова, мокрые ноги мёрзли. В горле застрял горький комок — должно быть, от дыма, всё ещё курящегося над пожарищем. И глаза слезились по этой же причине. Или нет?

А завтра надо идти куда-то. Никто не знает, что выжил… На все четыре стороны…

Ночью озяб и, стуча зубами, перешёл на пожарище, оставшееся от избушки десятника. К утру Иванов всё равно замёрз — и не медлил, собираясь в путь.

В ручье отразилась чёрная звериная морда, но когда Иванов начал смывать сажу с лица, чище стал ненамного. От грязных разводов на коже избавиться не сумел, а за бороду и одежду и приниматься не стоило. Руки совсем замёрзли от ледяной воды, пришлось плюнуть на всё и уходить быстрым шагом, согреваясь на ходу.

Идти решил вдоль дороги — не приближаясь к ней, но и не отходя далеко. Целый день шёл по низкорослому лесу, питаясь собранными ягодами — кое-где попадалась брусника, порой встречались кустики черники. Ночью, как ни старался уберечься, простудился. Нож хотя бы, не говоря уж о топоре, — нарубил бы веток, чтобы не спать на голом камне. А так смог всего лишь наклонить пару деревцев, росших рядом, и прижать их тяжестью своего тела к земле. Утром надрывный кашель разрывал горло, лоб пылал жаром, а руки и ноги — наоборот, казались ледяными.