Конечно, от этих подсолнухов и демонов должна исходить, исходит какая-то эманация безумия — уже сбывшегося или еще предстоящего. Но она как-то никому не вредит. Накладываясь на нашу крепкую — или, может быть, даже не крепкую, а только иначе настроенную — душевную структуру, эта аура, этот ветерок безумия вызывает лишь легкую рябь, легкое возмущение поверхности, не затрагивающее глубин. Но что-то все же производящее. И, может быть, тут он не лгал Леверкюну, говоря о тех, кому благодаря его безумию не придется уже самим быть безумцами? А зачем он вообще приходил к нему?.. Не существует искусства без «материальной» части — искусство и состоит в обработке, компоновке, выстраивании материала. Но материал только носитель, посредник в передаче чего-то иного. В искусстве, по-видимому, заключено что-то, что совпадает у разных, у многих. Какой-то агент совпадения… Вот, пишут, Достоевский буквально цитирует стихотворение Баратынского, хотя прочесть его в то время не мог: цензура не пропустила. Совпадение! В «Сталкере» под водой листок календаря с датой смерти Тарковского — какое случайное совпадение! Франс говорил, что случайность это псевдоним Бога там, где Он не захотел подписаться. Но Он же нигде не подписывается! Мы не прозреваем корней случившегося — они глубоко. Вот Шнитке вспоминал «Фантазии Фарятьева»: Неелова играла эпизод, а он вдали от съемок писал сопровождение. Потом наложили фонограмму на пленку и видят: движения Нееловой совпадают с музыкой, как в балете, — со всеми ускорениями, замедлениями, акцентами; ему переделывать пришлось. Вот, что это было? Случайное совпадение? А.Ш. объясняет попаданием в один архетип. А что это значит? Это означает какую-то настройку в резонанс. Это значит, что есть какие-то волны, излучения, какие-то собственные частоты. Альб же говорил, что композитор как бы слышит еще не рожденную музыку, ему нужно расслышать ее у себя внутри, записать, передать. Получается буквально ретранслятор. Улавливает пришедшие откуда-то волны и передает. А мы, приемники, различаемся чувствительностью, тонкостью настройки и тоже помехоустойчивостью — способностью отстраиваться от наплывающих отовсюду шумовых волн, от мусора духовного эфира.
— Не спи, замерзнешь! Всё, вроде разобралась, можно ехать.
— Давай, поехали, пока я тут совсем не съехал.
— Ну, чего, суси, норимаки, сукияки? Или начнем прямо с саке?
— Яки суки. Слушай, спасибо, не хочу ничего. Посидим так.
— Хорошевский-кун, не обижай хозяина. Закон гостеприимства — итадакимасу!
— Итадакимасу, Жора, только… — вот напомни мне это их слово понимания. «Эротику»?
— Всё-то тебя на эротику тянет. «Ёросику».
— Давай полностью — как это по их понятиям.
— «Вы поняли, что я хочу сделать. Я понял, что вы это поняли, поэтому полагаюсь на вас и рассчитываю, что вы сами сделаете это именно так, как хотел я. И благодарю вас за то, что вы меня поняли и взяли на себя труд выполнить мое желание».
— Отлично! Спиши слова. Так вот, ёросику, Жора: не смотри на меня и пей сам так, как хотел бы выпить я.
— Понятно. Доверие оправдаем, но не в ущерб традициям. Нет, принуждать пить — дурной тон. Я просто принесу бутылочку красного и просто разолью в эти вот стекляшечки — а пить ты не обязан. Идет? Всё, жди.
Это надо развивать, это ведь тоже экстрасенсорное восприятие. Альб говорил, что способных действительно воспринять музыку — процентов пять. Маргиналы, уроды. «Нормальному человеку симфонии не нужны». Занятно, что во всяких биологических видах появляется именно столько — четыре-пять процентов — особей с отклонениями, вроде крыльев у нормально бескрылых жуков. Дня жизни крылья этим жукам не нужны, но в крыльях — залог сохранения вида, высший промысел природы, жукам не видный. И среди нормальных жуков крылатые — действительно уроды. Выродки. Химеры. Но природа создает их, чтобы не пресекся жучиный род.
— Что, не выспался?
— Да нет. Ну, то есть, и это тоже. Задергался как-то. Шеф еще наехал: шевели помидорами! ООС! А я — по методу НТВ!
— Переведи.
— Ну, то есть, он мне: «Оторви от стула…», а я ему: «Пошел ты в…»
— Так и сказал?
— Ну, практически. Французское?
— Угу-у.
— Думаешь, соблазнюсь?
— А вот этого не надо — ни думать, ни делать, ничего не надо. Это вино обо всем позаботится само. А по мере испарения я буду подливать. Ты расскажи лучше, кого ты там нарисовал, — может, и я его видел.
— Я им сразу так и сказал: давайте нарисую, у меня зрительная память хорошая. Нет, говорят, рисовать машина будет. Ты, говорят, по психологическому типу не «зрительник», ты — общительный, «вербальник». Давай описывай. Ну, я им и наговорил сорок бочек…
— Стишок поучительный хочешь?
— Гадость какая-нибудь? Ну?
— «Один общительный вербальник
Не вовремя раскрыл…»
— Ну, конечно, от тебя дождешься.
— А чего ты ждешь? Как дальше? А дальше так:
«Куда-то вставили паяльник,
И он теперь большой печальник».
В другом варианте — «молчальник». Так им портрет-то подошел?