…И время вокруг Малыша словно остановилось: в воздухе повисли гильзы, брызги крови, мраморная крошка, выбитая встречным выстрелом из стены, кожух затвора замер в каком-то неестественно-промежуточном положении и через окно выбрасывателя недоэстрагировалась еще дымящаяся гильза. Но Малыша сейчас занимали другие две неприятные вещи: в двух метрах от головы в воздухе замерла с дымными кильватерными следами за каждым дюжина свинцовых шариков картечи. И летели они чертовски точно. И так медленно, что можно было вспомнить лица немногочисленных родственников, короткую биографию и что там еще положено вспоминать за мгновение до смерти. Не вспоминалось. Потому что сквозь замерший мир шагал сейчас к Малышу человек в черной парадной форме капитан-лейтенанта имперской морской пехоты с наградным кортиком в вензелях и памятной лентой за Зурбаган на рукаве. Шел, аккуратно обходя замерших в нелепых позах гвардейцев СМалышу несвоевременно пришла в голову идея запомнить их позиции – мало ли как оно повернется еще), нагибаясь, проходя под трассами пуль, перешагивая через упавших. Шел к Малышу. Подошел. На груди офицера вместо полноценной именной ленты была совсем короткая полоска черной ткани с серебряными буквами LCF на ней.
– Здравствуй, Малыш. Ты уже понимаешь, в какую нехорошую ситуацию тебе довелось попасть?
– Понимаю, господин… – Это была только мысль, но она была услышана.
– Давай без имен. И без чинов, хорошо? – офицер прислонился к стене и внимательно оглядел Малыша. – В общем, чтобы тебя не задерживать, сразу перейду к делу. У меня есть стандартный контракт. Ну, ты, вероятно, в курсе: двадцать лет будешь жить счастливо и богато, любовь и все такое, а по истечении вручаешь мне душу. Нормально? Тогда подпиши кровью тут, где галочка. Точнее – достреляешь и подпишешь. По рукам?
– Нет. Предложение заманчивое, но я, пожалуй, откажусь. Если я и погибну, то Фольк дойдет до Моргессена и убьет его, а остальное всё – мелочи. И то, что я умру… При такой смерти я и боли-то толком не почувствую. Так что давайте не будем задерживать события.
Офицер молчал. Стоял, думал о чем-то. Смотрел на Малыша, на гвардейцев, туда, где вне поля зрения Малыша застыл, должно быть, на бегу Фольк. На картечь.
– Знаешь, – наконец сказал он, – я в курсе ваших разногласий с Моргессеном и знаю, почему вы так хотите его убить. И ещё… В случае с вами он действительно сильно переборщил. Поэтому я помогу тебе просто так. То есть даром.