Полдень, XXI век, 2011 № 05

То есть не было бы алкоголя, не было бы и этих произведений.

Палка о двух концах. Тождество веселья и смерти.

Пить, конечно, надо бросать.

Когда в 1995 году Боре Штерну вручали премию «Странник», он, кивнув на портрет Мусоргского работы Крамского (дело происходило в Доме композиторов в Петербурге), сказал в точности то же самое: «Господа, надо бросать пить».

Потому что, когда ты пьешь, то ничего не доделываешь до конца.

«Третья часть – основной инстинкт, потому что живая литература (а точнее, сама жизнь) на нем замешана».

Серьезное заявление.

«Я не собираюсь скрывать темных сторон даже своей собственной жизни. Неважно, будет ли кто-то обижаться».

Правда, добавляет, перед тем как поставить точку: «Я ведь не из тех наивных людей, которые путают истину с правдой».

Последнее добавление звучит как шутка, но в каждой шутке скрывается доля истины… или правды? Не знаю уж как выразиться точнее.

Что есть истина? Знаменитый вопрос Пилата так и остался без ответа.

Впрочем, прокуратору Иудеи ответ был нужен не более, чем Иисусу лыжи.

Для Прашкевича, как и для Иисуса Христа, истина есть любовь.

Любовь бывает бесконечная, это Бог – любовь божественная, любовь вечная, любовь идеальная. И конечная – любовь к женщине. Последняя, любовь к существу земному, – проекция любви бесконечной на плоскость нашего конечного мира. Земная любовь есть правда.

Правд много, истинная любовь одна.

Как совместить множество правд и истину?

Самая главная книга на эту тему, которую написал Прашкевич, – «Герберт Уэллс». Истина в уэллсовском варианте (и варианте Прашкевича соответственно) не окрашена в божественные цвета, во всяком случае – явно (Уэллс, как и Прашкевич, по вероисповеданию атеист). Она проявляется опосредованно через любовь не к Богу, а к человеку. К женщине. Единственной. Той, одежды которой всегда остаются белыми, несмотря на все твои множественные правды, сиречь измены. Имя ее – жена.

Подходил к своему «Уэллсу» Прашкевич долго. И не важно, что книга была написана под заказ, заказ – лишь случай, дающий возможность автору осуществить свои сокровенные замыслы.

Уже в ранних вещах Прашкевича («Такое долгое возвращение», «Мирис») зримо видится раздвоенность героев писателя, их метания между полюсом истины и полюсом правды. Центробежная сила желания срывает персонажей с орбиты, центростремительная сила любви (необратимость, о ней чуть ниже) удерживает героев от бездны, куда влечет их искусительное желание.

Вот отрывочек из повести «Мирис» (пояснение для не читавших повесть: Эля – жена героя, Ирина – его бывшая женщина, случайно встреченная в Болгарии), иллюстрирующий мою мысль:

«А Эля?

О, это был иной мир – понятный, добрый и нужный. И себе Ильев мог не лгать: у него не было выбора. Да он никогда и не думал так– Эля или Ирина? Интуитивно, бессознательно он понимал, что в этом «не было» кроется кое-что не менее важное, чем то, что мы определяем словом «любовь», – необратимость. Ибо женщина, которую ты узнал, необратима. Он усмехнулся: как эволюция…»

А вот отрывок из повести «Поворот к раю» (1983), говорящий о том же: «Живет в людях то, что Анри Пуанкаре достаточно ясно назвал смутным влечением к величественности. Именно это влечение показывает, как ничтожен телом и как велик умом человек. Ведь ум обнимает все, ведь ум примиряет любые крайности; там, в уме, Дмитрий находил все, чтобы и Ольга, и Соня, и он сам были счастливы. «Она же все понимает, – думал он об Ольге. – Когда я прихожу, когда я говорю, что вот опять задержался, она же видит меня насквозь. Она же молчит только потому, что сама не может, не хочет лгать. Она и так глотает мою ложь, потому что, если ее не проглотить, все рухнет сразу и уже навсегда. Я и так делаю ее соучастницей своей лжи. Если бы не ее молчание, – признавался он, – все бы давно рухнуло. Меня спасает лишь то, что она молчит…»»

И оттуда же:

««Нам всегда могло быть вот так хорошо!»

Это он сказал себе. Не Ольге.

Когда Ольга была такая, когда она не настаивала именно на своем варианте, когда она думала не только о них двоих, но включала в себя и многих других людей, он, Дмитрий, чувствовал себя счастливым».

Здесь, особенно в последней цитате, уже Уэллс, его мысли о супружеском счастье. Правда не заслоняет истины. Женщина, единственная женщина, которую ты любишь по-настоящему, думает не только о вас двоих, но включает в крут твоих любовных привязанностей и многих других людей. Безревностно включает. Вот идеал счастья, какого желал Уэллс. В своем желании, увы, он был одинок. Единственная женщина, которую ты любишь по-настоящему, не желает делить тебя ни с одной из твоих временных правд.

Беседуя, Ларионов вспоминает «Шкатулку рыцаря» и коротенько характеризует каждую из повестей сборника.

««Демон Сократа». Замечательная повесть об ответственности ученого и о том, что даже на роковых ошибках можно учиться…»