Полдень, XXI век, 2011 № 05

Читаем в повести: «В год той дискуссии вышел в свет самый известный роман Ильи Петрова (новосибирского) – «Реквием по червю». В этом романе, переведенном на сто шесть языков, Илья Петров описал будущие прекрасные времена, когда, к сожалению, было окончательно установлено, что мы, люди Разумные, как и вообще органическая жизнь, не имеем никаких аналогов во Вселенной. Ни у ближних звезд, ни у отдаленных квазаров ученые не нашли и намека на органику. Ясное осознание того, что биомасса Земли – это, собственно, и есть биомасса Вселенной, привело наконец к осознанию того простого факта, что исчезновение даже отдельной особи, исчезновение даже отдельного червя уменьшает не просто биомассу нашей планеты, но уменьшает биомассу Вселенной».

А теперь обращаюсь к интервью 2003 года, которое Прашкевич дал не какому-нибудь безмозглому представителю желтой прессы, не отличающему ямба от амфибрахия, а человеку высокой книжной культуры, моему другу и дорогому соавтору Владимиру Ларионову: «То, что я пишу, произрастает из зерен моего собственного конкретного опыта. Например, «Реквием по червю» – мое открытие нравов Средиземноморья конца прошлого века».

Итак, «будущие прекрасные времена» и «открытие нравов Средиземноморья конца прошлого века».

Кому верить?

А никому не верить.

Нету у Прашкевича такого романа.

Есть повесть, не повесть даже – рассказ, который называется «Кот на дереве», имеющий, впрочем, в некоторых изданиях подзаголовок «Реквием по червю», но подзаголовок, не более.

Что касается «нравов Средиземноморья», открытых автором в конце 20-го века, – это да, нравы в рассказе есть, очень даже характерные нравы.

Такие, скажем: «Он, конечно, не случайно поставил свой шезлонг рядом с компанией устроившихся прямо на горячей деревянной палубе ребят из Верхоянска или из Оймякона, одним словом, откуда-то с полюса холода. Они дорвались наконец до моря и солнца, они могли наконец не отрываться от бесконечной, расписанной еще в Одессе пульки. Иногда они поднимали коротко стриженные головы, улыбались и не без любопытства спрашивали Петрова: «Что там за город? Чего суетятся люди?». Новгородец весело отвечал: «Это Афины, столица Греции. Туристов ведут в Акрополь». – «Ничего, – одобряли ребята с полюса холода. – Хороший город. Красивый». И вновь погружались в свою игру».

Вы спросите, при чем здесь нравы Средиземноморья?

Как при чем? Не происходило бы дело на Средиземноморье, вы бы никогда не узнали, какой красивый и хороший город Афины, увиденный глазами русских туристов из Оймякона.

Хватит топтаться на маргиналиях, хотя в переводе с языка римлян это слово всего-то и означает что «комментарии на полях», то есть то, чем я сейчас занимаюсь. Но все равно не буду задерживаться, иначе мы с вами ой как долго не увидим конца этого затянувшегося маршрута.

Последняя на нем остановка – сама повесть «Шкатулка рыцаря», давшая название сборнику.

По направлению она детектив, жанр, который мне очень нравится.

Детектив по своей природе рационален. Даже если он мистический. Есть преступник, и он должен быть найден. Следствие ведут знатоки. Преступление должно быть раскрыто. Формально у Прашкевича все на месте. И «ведут», и «знатоки», и «преступник». Преступник, правда, оказывается не тем преступником, настоящего преступника мы не знаем, да и есть ли он вообще, настоящий?

Безумие персонажей повести, безумие ее атмосферы, значащие «незначащие» детали, привлекающие «отвлекающие» подробности выводят эту повесть из ряда, традиционно называемого детективным. Это… это литература, как ни банально говорить это вслух.

«Черные альпинисты, или Путешествие Михаила Тропинина»» – часть бесконечной Йокнапатофы, которую Прашкевич пишет всю жизнь и всякий раз у него выходит по-новому. И «Альпинисты», и «Уроки географии», и «Апрель жизни», и «Бедекер», и «Адское пламя», и «Красный сфинкс», и «Теория прогресса», и множество других работ автора, о которых я не упомянул выше и вряд ли, наверное, уже упомяну, – все это та Гренландия, или, скорее, Плутония, скрытая в глубине памяти и затянутая наслаивающимися пластами времени, которая притягивает, как магнит, и взывает, как пепел Клааса.

«Адское пламя» – это подступы к «Красному сфинксу» («Истории русской фантастики от В. Ф. Одоевского до Бориса Штерна»), о нем, я надеюсь, разговор будет отдельный.

«Проза Сибири» – ее я упоминал раньше, цитируя письмо Штерна. Прашкевич напечатал в этом журнале мою повесть «Пещное действо», собирался напечатать «Бегство в Египет», но, как сказано в «Беседе», «пришел дефолт и все скушал». Я, когда вышло «Пещное действо», представлялся знакомым и незнакомым людям как известный сибирский писатель Александр Етоев и в доказательство предъявлял журнал. Это вызывало уважение.