Полдень, XXI век, 2011 № 11

Отец, прячась от зноя, смотрел новости в непомерно большой гостиной. «Земляне-чужаки окончательно покидают нашу многострадальную планету. И живые, и мертвые! Наконец-то мы стали совершенно свободны!» – ликовал комментатор. А на экране человек, которого мальчик только что видел на старом кладбище, говорил, что величие страны и нации, народа и расы, сколько бы членов она не насчитывала, проявляется в том, чтобы иметь не только чувство ответственности за сделанное, не только уважение к другим, но и чувство собственного достоинства. «Мы всегда будем стоять на стороне наших людей, где бы они ни находились», – говорил Президент звездной конфедерации. Тот мужчина из вертолета.

– Это война? – спросил мальчик у отца.

– Нет, успокойся, – не оборачиваясь, ответил отец. – Мой отец называл землянинов тупыми дряхлыми дылдами и мечтал, чтоб они убрались с нашей территории. Не помню почему. Они и вправду дылды. Но не дряхлые…

Затем комментатор перешел к экономическим новостям: «Несмотря на все усилия нашего правительства, Звездная конфедерация не идет на уступки в переговорах о возможном снижении тарифов на новые технологии производства энергии», – сокрушался телеведущий. Он искренне не понимал взаимосвязи двух зачитанных им сообщений. «Таирский совет выражает сочувствие правительству Кротезии, столкнувшемуся с затяжным энергоэкономическим кризисом на планете, и уверен, что трудности не сломят кротезианцев». Дальше шел репортаж с всепланетного карнавала на Таирсе. Разноцветные улицы ее столицы сияли мириадами огней.

– Карракс! – возмутился отец. – Нам придется еще больше экономить тепло и энергию. Так скоро и сосны на дрова вырубать начнем. – Отец слез с великанского плетеного кресла, доставшегося ему по наследству вместе с домом. Скрипучим землянинским домом, где по ночам гуляли сквозняки. Дальше шли новости-сплетни. Отца они не интересовали.

– Мальчик, – подозвал он сына слишком спокойно. Тот втянул голову в плечи, чтоб казаться еще меньше – знал, что такой тон не предвещал хорошего продолжения беседы. – Подойди и объясни мне, зачем тебе понадобилась моя почтовая коллекция…

Ина Голдин Верные навек Рассказ

Fial atao – фиолетовыми рунами на закопченных стенах. «Верные навек» по-эльфийски.

Цесарь рассматривал надпись, прикрывая нос платком. В воздухе темно и отвратно пахло горелым.

– Поедемте, ваше величество, – сказал Морел.

Будь это эйре, белогорцы или какой другой народец, все давно решилось бы простым погромом. Это давно поняли и гномы, ушедшие глубоко в подгорье, и корриганы, уплывшие в Нелюдские земли. Несколько эльфийских кораблей отправились туда же; но многие остроухие остались, хоть неясно было, на что они надеются. В резервации копился страх – иррациональный, необъяснимый, ведь выжившие эльфы давно никого не трогали. Они просто были непонятны. Были – не-люди.

Цесарь не был в эльфийском квартале, но слышал о нем достаточно. Резервация уже не была городом – не была ничем, что можно определить по-человечески. Если глазу удавалось зацепиться за утешительную геометрическую форму в завернутых каллиграфическими рунами постройках, форма эта оказывалась обманом зрения. Ориентироваться там можно было по запомнившимся узорам на стенах, по знакомому плетению в ветках деревьев.

Сколько лет люди не входили туда, но и остроухие почти не выходили.

Теперь вот – вышли.

Как объяснил Морел – эльфам просто надоело ждать.

– Сейчас они нападают на мирных людей. А дальше? Следующими будут казармы, ваше величество. А может, не дай бог, – и дворец. Поедемте, здесь небезопасно.

– Это мой город, Морел, какой опасности я должен ожидать?

Но Лотарь и сам уж собрался уезжать: он замерз.

Народ на улицах узнавал своего цесаря, хоть выехали они с Морелом почти инкогнито. Люди останавливались, кланялись, стаскивали шапки, несмотря на холод. Таращились с открытым, наивным восхищением. Даже студиозусы в подпитии, от которых ждешь неприличного куплета, теперь кричали «Виват». Лотарь Слобода, пятый своего имени, был молод, против других красив, и народ его любил. Лотарь считал, что заслужил.

Впрочем, много ли народу надо.

Цесареград – холодный сумрачный город, с вечно мокрыми булыжниками на дорогах. Эльфийские здания хрупкие и изысканные, как свадебная посуда. То, что было когда-то дворцами Дивного народа, будто выдул из стекла искусный мастер; строения наполнены размытой фиолетовой краской таких оттенков, что человеческому глазу не различить. Тянутся к небу тонкие стеклянные вершины, кажется, щелкни пальцем – перешибешь, а ведь сколько все это здесь простояло… Фиолетовый цвет, окрасивший весь город, под обычными сиреневыми тучами местного дождя кажется слишком прекрасным для смертного. И наводит тоску.

У живших здесь зимняя сонная апатия, когда город рос и рушился в полном равнодушии, прорывалась иногда периодами бурной и буйной деятельности, в попытке доказать, что апатия – лишь напускное, что и они могут жить не хуже…