Полдень, XXI век, 2012 № 03

Дело в том, что с возникновением разума впервые в истории развития живой материи эти ритуалы начали не изменяться или вытесняться в процессе естественного отбора иными, более отвечающими потребностям выживания вида. Они начали размываться и дезавуироваться в процессе осознания человеком своей индивидуальности и предельной, безоговорочной ценности каждого сам для себя. Защите посредством табуирования альтернатив подвергались прежде всего выработанные еще на стадии филогенеза и в той или иной степени унаследованные человеком протоморальные модели поведения. Животные не столь эгоистичны, как даже самый ранний человек; вернее, эгоизм их не подкреплен интеллектом, рациональностью, холодным расчетом, способным подавить первичные побуждения инстинкта. Недаром Талейран паясничал: «Бойтесь первых движений души – они наиболее благородны».

Только человеческий разум мог изобрести формулу «Если нельзя, но очень хочется, то можно». У инстинкта если нельзя, то нельзя. Разум с самого начала пытался обдурить инстинкт, дезавуировать его, обсмеять, на худой конец. Львиная доля нашего юмора, сарказма, иронии – это опошление изначально инстинктивных, необъяснимо коллективистских бескорыстных порывов. «Низзя! А почему, собственно?» – этот вопрос разум задает там, где инстинкт срабатывает, не рассуждая. И в самых главных проблемах, от которых зависит выживание вида, прав чаще всего инстинкт, потому что он не пытается предвидеть будущие последствия, но просто миллионы тварей, у которых он не срабатывал именно таким образом, уже перебили друг друга и не дали потомства, а у кого срабатывал – выжили и дали. А вот наш изворотливый, но недальновидный, хитрованский ум, заштатный адвокатишко эмоций и предпочтений, всегда готов, если человеку очень приспичило, шулерски раскидывать целые колоды крапленых оправданий и убедительнейшим образом доказывать: плохо не будет, будет, наоборот, замечательно. И с треском ошибается.

И тем не менее человек раз за разом предпочитает идти на поводу у любой подтасовки, совершенной разумом, потому что это каждому отдельному индивиду в краткосрочной перспективе выгоднее, а что будет со всеми, да еще в более или менее отдаленном будущем, прагматичному индивидуалистическому рассудку наплевать, это за гранью рассмотрения. Словеса об общем благе – это хныканье неудачников. Все на самом деле просто. Человек – мера всех вещей. Человек звучит гордо. Победителей не судят. Никто никому ничего не должен. Либерте.

В этом смысле религия – действительно враг разума, именно как нас и уверяли воинствующие безбожники. Забывая только добавить, что она – враг худших проявлений разума, не более.

Подлость – это атрибут лишь человека разумного.

Тут можно сделать несколько выводов, которые, наверное, своей смелостью удивили бы и самого Лоренца – хотя делаются они совершенно в логике его любимой этологии.

Во-первых, известно, что выполнение инстинктивно обусловленного действия приносит живому существу несравненное успокоение и удовлетворение. С другой стороны, длительная невозможность совершить какие-то инстинктивные действия ведет к понижению порога раздражительности и к повышению уровня агрессивности. Это закон для всех живых организмов, его нельзя перешагнуть или отменить.

Выполнение требований филогенетической морали мы субъективно ощущаем как блаженное состояние чистой совести. А вот постоянное подавление побуждений и действий такого рода под влиянием требований разума ведет к постоянной и нарастающей неудовлетворенности. В этом объяснение того хорошо нам известного из обыденной жизни факта, что чем подлее мы себя ведем – тем злее сами же становимся и тем сильнее ненавидим и презираем окружающих. Нарастание немотивированной агрессии в современном мире в большей степени объясняется тем, что из страха оказаться лузерами в год от году ожесточающейся конкурентной борьбе мы все сильнее давим свои социальные инстинкты, как бы просто вынуждены это делать, чтобы не пропасть, а то обгонят, облапошат, съедят, – и сами же от этого все более стервенеем.