Полдень, XXI век, 2012 № 04

– Аллелей? Не стесняйтесь употреблять термины, я об этом кое-что слышал. Аналогия наглядная – и хромает, как все аналогии. Тем более, что она неточна. Спектр культур действительно представляет наш видовой репертуар адаптации, но культура ведь – это не то, что передается, и даже не то, что определяет жизнь, – это она сама, вся сумма жизни, вся ее местная совокупность во всех формах. И аналог культуры – не геном, а, извините, биоценоз, то есть всё, что живет в этом уголке мира, так или иначе приспособившись к его условиям.

– А аналог генома в культуре есть?

– В культуре, как в Греции, всё есть, вам ли не знать. Это тот самый, не менее захватанный, менталитет, скажем, как совокупность черт характера народа. Вот он и передается, и сохраняется, и не дает вывести за два поколения нового улучшенного человека, на что мы неутомимо надеемся, проводя ухудшающий отбор. «Сорок лет побродить по пустыне – и исчезнет психология рабов». Вот уже и сорок, и сто сорок лет бродим, а рабство и холопство прекрасно воспроизводятся. Как гены определяют структуры белков организма, так черты народного характера определяют формы жизни народа. А для усовершенствования таких черт природе потребовались века и тысячелетия направленного отбора генов и аллелей. Кстати, эти аллели, влияние которых темно и назначение непонятно, часто минируют организм предрасположенностью к болезням. Причем довольно-таки смертельным.

– Вот и опять аналогия. Какая-то аллель – или, не знаю, какой-то их клубок – губит эту культуру, и, боюсь, мы ее потеряем.

– Так вы здесь, чтобы снять с нее посмертную маску?

– Нет, если уж так, то… з-записать п-последнюю волю. И п-передать родственникам… всем. Но я все-таки надеюсь, что можно как-то подлечить…

– И что же вы собираетесь лечить, доктор?

– Не «что», не болезнь. Человека.

– Прекрасно. И как? Как вы исправите эти гибельные аллели, когда они связаны с ментогенами, необходимыми для выживания?

– Ну, может быть, прививками других, более витальных культур.

– Угу. Вестернизацией, китаизацией, исламизацией? Эти прививки в истории назывались завоеваниями. И привнесенная культура либо отторгалась и не помогала, либо вытесняла местную, попросту убивала ее. В современном мире сохранить культуру – то есть образ жизни – каменного века можно, только изолировав ее в резервации, в заповеднике…

– Значит, надо выделить эти опасные аллели, выявить их связи и вырезать, не задевая нужные. Или обезвредить – химией, облучением, вакциной…

– Вырезать леность. Облучить безответственность. Химически подавить вороватость. И ввести вакцины от недальновидности, лживости и эгоистичности. Верим в науку, она поможет всё это подавить! Но тогда вдруг окажется, что куда-то исчезло добродушие, пропала щедрость, отмерло сострадание. Потому что всё как-то связано со всем. Сложно. Вся генетика сейчас бьется над дискриминацией, над тем, чтобы разделить воздействия. По сферам, по срокам, по группам населения. Актуальнейшая задача. Давно, впрочем, известная: на европеоидов водка действует так, на монголоидов – иначе; пигментные агенты, даже многие сердечно-сосудистые на белых и черных тоже действуют по-разному. Но особенно трудно разделить близкие этнические группы…

–.. Вы… – расист?

– Нисколько! Я одинаково не люблю всех. Но я прагматик. Снимите на минутку розовые очки вашего юного гуманизма и взгляните на то, что происходит в мире. На Земле сейчас девять миллиардов людей. Не буду утомлять расчетами нагрузки на природу, да вы, наверное, их и видели. Результат: девять – много, надо снижать. А в Африке, в Азии, в Латинской Америке рождаются всё новые люди, миллионы новых людей, для которых нет и во всю их жизнь не будет работы. Они – лишние без кавычек. Понимаете? На Земле нет работы для всех, кто уже родился, а рождаются всё новые и новые. Где нет работы – там нет жизни, а телевизоры есть. И у обитателей мировой пустыни возникает вопрос: почему у них есть работа, жизнь, будущее, а у меня – только горячий песок под ногами? Я тоже хочу! И они идут. Эта волна исхода уже хлынула, за ней рождаются, вскипают новые, и их не остановить. Все снова позакрывали границы, уже стреляют, везде бунты иммигрантов, легальных и нелегальных, – а люди всё прибывают. И больше всего их рождается именно там, где нельзя жить и нельзя ничему научиться, кроме ритуальных танцев и заклинаний дождя. И вот уже волны новых варваров затопляют мир. Но они – люди. И разве они виноваты в своем рождении, в своей судьбе? Они хотят жить, они восстают против несправедливости – их убивают. Что будет дальше? То, что уже было в истории. Тьмы, и тьмы, и тьмы варваров в конце концов возьмут и разрушат этот чудный новый Рим. Какой уже там по счету? И отбросят мир как раз настолько, что включится природный регулятор, и какая-нибудь новая чума, с которой уже некому будет бороться, доведет численность населения до разумного уровня четырнадцатого века. Так же мало заботясь о справедливости, как и в тот раз.

– То есть сейчас тринадцатый век и канун чумы? И что вы предлагаете?