Полдень, XXI век (август 2011)

На закате стены снова становились прозрачными, и я опять стояла на воздухе и смотрела, как тёплая темнота глотает руины.

На третий день в тихий мёртвый город вернулись птицы. Они воровали сухой плесневелый хлеб из разбитого буфета – каким-то чудом уцелел в огне. Я почти слышала, как они перекликаются друг с другом.

Неделю я жила на руинах. Разбитые витражи вспыхивали пламенем, когда солнце переполняло церковь. Текучий туман. Созвездия и водопады мостов. Это видела только я. Город, пустой, полуразрушенный и прекрасный, точно глоток воздуха после удушья. И я была глубже любых морей и горных озёр.

Он так и не вернулся. Я так и не знаю, успел ли он добраться до убежища. Надеюсь, успел.

* * *

В конце недели замкнуло проводку. Это случилось почти на закате; не помню, кто выбил дверь, взял меня за шкирку, вытащил на улицу. Сама я так и сгорела бы – я жила только своими закатами. Огонь сожрал деревянный дом, как сено. Вы будете смеяться, но я была благодарна. Нельзя, чтобы что-то заканчивалось лишь наполовину, – ас той стороны всё уже завершилось пламенем.

Этот пожар не был похож на тот: я слышала его, чувствовала его жар, он мог опалить мне волосы, подойди я ближе, – но я как будто снова была в его сердце. Молча стояла. Не включить свет. Не отменить. Можно закрыть глаза – но ничего не станет по-прежнему.

По-прежнему так и не стало.

Дмитрий Смоленский Владеть русалкой Рассказ

В приоткрытое окно машины тянуло мартовской сыростью, и Лаврентьев поежился. Кожаные сиденья «БМВ» остывали. Справа доносилось ритмичное лязганье бетономешалки и скрежет лопат о щебенку. Что там происходило, было не разобрать, не столько из-за предрассветного тумана, сколько из-за силуэта громоздкого джипа, въехавшего на участок.

– У тебя сигареты остались? – спросил Лаврентьев.

– Ты чего, Михалыч? – водитель не обернулся, а вскинул глаза в салонное зеркало.

– Дай сигарету! – снова попросил Лаврентьев. – Не по себе мне!

– Не дергайся, – мирно сказал Петрович, протягивая назад пачку. – Иногда приходится такие вещи делать. Вроде и гадостно на душе, а терпеть надо!

Он чиркнул колесиком зажигалки, дал прикурить.

– Обивку не прожги, – буркнул, снова отворачиваясь.

Лаврентьев хмыкнул на заботу о его машине и попросил:

– Слышь, ты заведи машину, а то без печки сидеть холодно!..

Холодно было и тогда, в первых числах ноября. Они только что свернули с Минского шоссе – его «БМВ» впереди, «лэнд-крузер» сопровождения сзади. Люди были те же: Петрович, Мартынов на переднем сиденье, с боков Лаврентьева закрывали Шмаков и Капустин. В «японце» было еще четверо: Яркин, Голубенко,

Федоров и Чихоткин. Все нормальные ребята, сто раз проверенные и испытанные.

Он тогда не то что дремал – хотя вечер был уже, смеркалось, – оцепенел как-то, глядел в промежуток между передними сиденьями на хлопья снега в свете автомобильных фар, черные деревья с двух сторон от дороги и ничего не видел. Петрович тогда первым среагировал.

«Бля! Это что за цирк?!» – выругался он, но резко тормозить не стал, а проехал сотню метров и только тогда прижал машину к правой обочине. «Видел, да?» – обратился он к Мартынову, но тот уже открывал дверцу и не ответил.

«Что такое?» – недовольно спросил Лаврентьев.

«Баба! – перегнувшись через плечо, ответил Петрович. На лице у него была неуверенная, дурацкая какая-то улыбка. – Натуральная голая баба! Перебежала дорогу – и в лес. Совсем упились, черти!»

«Иди, посмотри!» – толкнул Лаврентьев Капустина.

Тот заколебался – объект оставался без прикрытия справа, – но вышел из машины и двинулся назад, вдоль черных следов колес.

Лаврентьев проводил его взглядом, но видно было плохо, мешал косо летящий снег. Поэтому, сам не понимая, зачем он это делает, Лаврентьев сдвинулся на освободившееся место и, прежде чем его успел удержать Шмаков, быстро вынырнул следом.

Погода была мерзкой. Дул влажный и холодный ветер, снежинки липли к щеке, цеплялись за бьющиеся волосы. Он поднял воротник пальто, заколебался – не взять ли из машины шапку, но вместо этого медленно пошел к съехавшему на обочину джипу. Дверцы по правому борту были распахнуты, от автомобильных фар на дорогу падали толстые и рябые столбы света. Через мгновение за спиной послышался хруст снега под ногами догнавшего его Шмакова и раздраженный голос: «Сергей Михайлович! Я прошу вернуться в машину, это может быть засадой!» Лаврентьев дернул плечом: «Отстань!» и продолжал идти.

Да, дорогу кто-то перешел перед самой машиной – не соврал Петрович. Лаврентьев без труда отыскал следы, маленькие, смазанные, не совсем такие, как от голых ног, но и точно не от обуви. Отпечатки ботинок Мартынова сворачивали влево, через припорошенную снегом обочину, и продолжались уже за кюветом. Проследя их взглядом, Лаврентьев различил у кромки лесополосы несколько фигур, ему показалось, что они стоят на месте.

«Взяли! – сообщил остановившийся рядом Шмаков. – Вижу двоих наших из джипа, Мартынова, Капустина и девку с волосами».