Полдень, XXI век (декабрь 2010)

У меня была жена. Я это еще помню. Я смутно помню, как она обнимала меня у капсулы, и что-то лилось из нее: «Ляляля-ля, любимый-единственный, будь осторожен, я буду ждать». А я хотел побыстрее улететь – подальше от ее демонстративного подвывания, сладких духов и красивой лжи. Я все знал. Ее суетливость и услужливость, внезапно появившиеся перед нашим отлетом. Плохо скрываемая радость на лице соседа. Все я знал.

Оттолкнул ее и шагнул в проем. Помню, флаг Земли, привинченный у проема, нервничал на ветру, шлепнул меня по лицу. Я отбросил сине-зеленое полотнище – совсем непатриотично. Сержант-патриотизм-пять нарядов.

Героем. Это когда тебя ждут. А нас никто не ждал. По обрывочным рассказам связистов, иногда пробивающимся нуль-сигналами сквозь пространство, мы знали, что жены наши, вдоволь публично поплакав, метнулись к адвокатам, фабрикантам, политикам всех мастей, инженерам, медиа-пронам – всей той своре, что богатела и жирела на нашей войне. Время от времени бравурные новости («захвачен Круглый материк», «чужакам нанесен сокрушительный удар», «стратегическое превосходство») доносились до нас из хрипящего нуль-радио, и мы удивлялись. Скорбно ржали в сотню глоток.

Ну надо же, а? Сокрушительный удар? Когда-когда? 11 июня? На Белом мысе? Правда, что ли? Это когда синие чехвостили нас и в хвост, и в гриву? Это когда наши «зевсы» вспыхивали, как солома, выплевывая хрипящие от боли дымящиеся экипажи? Это когда Ди Вайо брел боком, закрывая руками рваную рану на животе, чтобы не выпала печень? Это когда плазмой шандарахнуло точно в командный пункт, и на полгода мы остались без офицеров – испуганные, растерянные, подавленные? Или когда вторичной волной сожгло склады, и семь месяцев мы, голодные, паршивые, небритые, ели местных животных и начали пить дождевую воду?

Кстати, местных животных сначала одолей. Эти клубки когтей – сущий ад. Один «висельник» убил четверых наших, пока его смогли пристрелить. Висит на дереве и – ап! – смертельным комком вниз, и вертится, и прыгает, растопырив когти. Эджворт доказал, что и не животное это вовсе. А вроде как часть дерева. Трупы удобряют почву, понимаете? Вот дерево и бомбит все живое симбионтами.

Вы видели, как осколком человеку срезает лицо, когда он мочится? Я видел.

Мы долго глумились над нашим «долгом перед Отчизной». Священным, если я не ошибаюсь, долгом. Сидим, медленно издеваемся, грустно хохочем. А потом запоют местные деревья, и мокрые мурашки по спине от этого стона.

Фотографиями жен и девушек мы разжигали огонь. Все равно они уже не наши. А тех. Речистых. Которые в безопасности.

Гефестит. Здесь, на этом дождливом шарике. Ни черта хорошего нет – вирусы, когти, безумный острый ветер… зато гефестита – мегатонны. Одновременно это обнаружили и синие.

Дипломаты не справились, политики договориться не смогли, кто-то высадился первый, кто-то второй, и при этом оба считали себя первыми. Потом первый выстрел, которого все так ждали. И началось.

Мне кажется, разум – это жадность и вороватость. Разум, вышедший в космос, – это космическая жадность и вороватость.

Полгода назад мы взяли в плен синего. Они всегда останавливали работу мозга, когда их брали в плен, – чего-то у них там в грудь вживлено. Но имплантанты, как любая электроника на этой планете, ломаются, и у него не сработало. Уставший, дрожащий, он не выглядел как грозный враг. Он был похож на замерзшую больную обезьянку – дрожащие руки, дрожащий голос, выбитый средний глаз. Мы просто говорили с ним перед тем, как отпустить.

У них то же самое. Так же боком, наперекосяк и через жэ. Та же неразбериха, Бойцы так же брошены и позабыты всеми, снабжение так же ворует (разум! Слышите – РАЗУМ!), те же болезни и беспросветность.

И им, и нам стрелять нечем. Да и незачем уже. И их, и нас просто оставили догнивать.

Гурвитц, еврей башковитый, за пять минут все объяснил. Он до войны работал в военке и знал многих из парламентариев, отягощенных собственным бизнесом.

По его прикидкам, одни транспортники поднимали на войне семь-восемь миллионов в день. Производители продовольствия – от пяти до шести миллионов. Эт цетера, друзья мои дымные. Воевать бессмысленно, но отсутствие войны невыгодно. Гурвитц долго рисовал схемы, по которым, как ему кажется, шли поставки, и четко указывал узловые пункты, в которых поставки терялись, не доходя до нас. А доходя на нужные рынки на Земле.

Башковитый был мужик. Глаза умнющие. Мозг – машина.

Все просчитал, все подготовил, вспорол себе вены так, что спасти было невозможно – три литра крови за две минуты ушло. Ни гель, ни повязки не помогли.

Вот после того, как мы зарыли его в землю, и начались контакты с синими. Три месяца назад.

Сначала робко и опасливо, потом чаще и смелее. В общем, и нам, и синим обрыдло это тупое, всеми брошенное и позабытое военное месиво.