Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 3

— Это не книжная фраза, — его пальцы сжали ладонь Марии, ей стало немного больно, но странным образом боль помогла ей понять, что Хьюго имел в виду. Каждое сказанное им слово имело не только прямой смысл, но множество других, ей понятных, и невнятных для любого, кто смог бы подслушать их странный, клочковатый, на слух бессмысленный разговор.

— Трое.

— Конечно.

— Домик в Фарго и путешествия.

— Много.

— И никому мы…

— Это точно.

— Я люблю тебя.

— Я люблю тебя, — эхом повторила Мария.

— Как я устал, — сказал Хьюго. — Эти картины… Чувствуешь себя кастрюлей, в которую под самую крышку натолкали овощей, фруктов, кусков мяса, теста, еще чего-то, важного для приготовления пищи, потом крышку закрыли и придавили чем-то тяжелым, чтобы ничто не вытекло, не выползло, не…

Хьюго замолчал. Мария склонилась над ним — он спал, раскинув руки и посапывая, как младенец. Под крепко сжатыми веками медленно двигались глазные яблоки — возможно, Хьюго смотрел сон, а возможно, рассматривал одну из картин, вошедших в него, когда книга… Книга!

Прикрыв Хьюго до пояса покрывалом, Мария подняла рюкзачок, показавшийся ей неожиданно легким, будто в нем ничего не…

Книга была на месте, и Мария достала ее на свет — будто облитую смолой, черную, словно ее долго держали в пламени, черную, как «Квадрат» Малевича, черную, как врата Ада, черную, как тень души грешника, черную, будто это не книга была, а пепел знаний Господних. Книга была черна, как отсутствие.

Слезы стекали по щекам Марии и капали на книгу — бум, бум… — только этот звук и был слышен в комнате, слезы падали на обложку, но она оставалась сухой, как пустыня, и Мария поняла, что звук, отдававшийся эхом в висках, был на самом деле стуком ее сердца.

Она перелистала страницы. Черные, черные, черные. Черные буквы исчезли на черном фоне, книга стала проклеенной пачкой черной бумаги, в какую когда-то заворачивали непроявленные фотографии.

Разве не этого они оба подсознательно, не говоря вслух, боялись еще с того момента, когда Хью показалось (только показалось), что обложка больше не ослепительно белая?

Бог продиктовал Моисею Тору и заставил еврейского пророка запомнить и донести до людей каждую букву, каждое слово, каждую фразу и каждый, только Творцу понятный смысл.

Сейчас Бог явил людям свою новую Книгу — на время, чтобы новый Моисей успел запомнить и поведать человечеству, для чего людям жить в новую эпоху.

Положив черный предмет, который даже мысленно она больше не могла назвать книгой, на подушку, будто в витрину музея, Мария скинула обувь и с Хьюго стянула туфли, легла рядом, ощущая над головой черноту то ли бумаги, то ли собственного небытия, взяла Хьюго за руку, закрыла глаза и, должно быть, уснула мгновенно, потому что в следующий момент шла, держа любимого под руку, по центральному проходу длинного и высокого церковного зала, на хорах играл орган, а впереди, у алтаря, ждал священник, готовый соединить их жизни, чтобы они были вместе в радости и горе и умерли в один день.

* * *

Проснулась Мария от надоедливого звона. В комнате было светло, солнечный свет слепил глаза, и Мария пошла на звук. Звонил телефон, и Мария подняла трубку.

— Миссис Мюллер?

Мария не сразу поняла, что речь идет о ней. Это она миссис Мюллер? Так ее записал Хью… когда? Сколько времени прошло после того, как они вошли в номер и заперли дверь?

— Да, — сказала она.

— Прошу прощения, что напоминаю, но у вас уплачено до полуночи. Если вы хотите снять номер еще на сутки…

— Сколько сейчас времени? — спросила Мария.

— Девять часов сорок три минуты, — не удивившись вопросу, сообщил портье.

Значит, они проспали почти четырнадцать часов. Хью, свернувшийся калачиком, медленно повернулся, открыл глаза и приподнялся на локтях.

— Мистер Мюллер скоро спустится, — сообщила Мария, и портье, удовлетворившись информацией, пожелал доброго утра. В трубке щелкнуло.

Хьюго сел на кровати, свесив ноги, черный параллелепипед лежал у него на коленях. Мария подошла и села рядом.

— Мы опоздали на самолет, — сообщил Хьюго. Пальцы его гладили края бывшей обложки, он ожидал ощутить космический холод, но это была всего лишь черная бумага хорошего качества.

Они не разговаривали друг с другом. Любые слова казались лишними, потому что без слов было понятно, что нужно собрать вещи, одеться, положить в рюкзак черную стопку проклеенной бумаги и спуститься в холл, чтобы заплатить за дополнительные сутки и заказать билет на сегодняшний рейс.

Самолет вылетал вечером, и они весь день бродили по городу, зашли в кафе, чтобы молча поесть, несколько раз проходили мимо фотоателье Раттенбойма и длинного здания ФБР.

В самолете Мария обернула ноги Хьюго пледом и подложила под его голову подушку. Он заснул сразу и проснулся через час, когда колеса коснулись посадочной полосы.

В аэропорту было шумно, и они поспешили на улицу, где взяли такси. Сели на заднее сиденье, и водитель бросил на пассажиров вопросительный взгляд. Такой же взгляд поднял на Марию Хьюго, и она прервала затянувшееся молчание:

— У нас остались две копии, верно? Книга не пропала. Поедем к тебе.