Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 3

Кабинет, куда они вошли, был обставлен тяжелой, времен президента Мак-Кинли, мебелью, покрытой темным лаком; плоский экран компьютера на огромном письменном столе выглядел анахронизмом, переворачивая с ног на голову представления о времени и пространстве. Горели бра, создавая такие же тяжелые, как мебель, тени — возникло единство неживого с живым, и Хьюго проникся этим ощущением, когда они с Марией уселись в глубокие кожаные кресла, а ректор занял свое место, утратив величие на фоне стоявшего за его спиной книжного шкафа, к которому у Хьюго мгновенно возникло благоговейное отношение, поскольку он разглядел оригинальные, судя по корешкам, издания Фейнмана, Эйнштейна, Эддингтона и даже сэра Кельвина.

Здесь можно было говорить свободно, даже если ректор начнет надувать щеки и командовать, как он, похоже, привык не только на своем рабочем месте, но и в домашней обстановке.

— Покажите, — Аллен протянул руку и Хьюго, поднявшись, ибо иначе было не дотянуться, вложил в нее черную кипу бумаги.

— Та-а-к, — в левом глазу ректора возникла лупа, подобная той, которой пользуются часовщики — Хьюго не заметил, когда Аллен успел достать ее и нацепить наподобие монокля.

— Та-а-к, — тянул профессор на разные лады, рассматривая черную бумагу, перелистывая черные страницы и щупая черную обложку.

Положив бумагу на стол, он спрятал лупу в ящик и спросил — не у Хьюго, а у Марии:

— Мисс, это ваша находка?

— Да, я нашла книгу на полке с романами Картленд.

Аллен повернулся к Хьюго:

— Это произошло через два часа после подключения системы к международной библиотечной сети?

— Книга могла появиться раньше, в том числе… я думаю, так и было… непосредственно в момент подключения.

Ректор кивнул.

— По-моему, — осторожно сказал Хьюго, — причиной могло стать скачкообразное увеличение информации…

— Причиной? — ректор говорил медленно, обдумывая каждое слово, прежде чем произнести его вслух. — Скорее — поводом. Спусковым механизмом. Катализатором.

— Вы… — в горле у Хьюго пересохло, и он откашлялся. — У вас есть гипотеза, которая…

Аллен покачал головой и поднял на Хьюго взгляд, оказавшийся неожиданно острым и теплым, внимательным и понимающим.

— Если бы вы сразу принесли книгу на факультет… — мягко, но так, будто это было сказано тоном, не вызывающим сомнений, произнес ректор. — Если бы вы обратились ко мне… Мистер Мюллер, вы поступили, как библиотекарь, как гуманитарий, а не как физик.

— Я думал… — пробормотал Хьюго. — Я хотел…

— Вы не смогли произвести деактивацию радиометки, — ректор не спрашивал — просто рассуждал. — Мне сказала Лиз. Вы не пробовали сделать это сейчас?

Хьюго покачал головой. Аллен кивнул.

— Утром мы проверим, хотя результат эксперимента предсказуем. Дальше. Нужно было сразу отдать на экспертизу какой-нибудь фрагмент книги — на физическом факультете есть современная аппаратура.

— Я… — возмущенно начал Хьюго, но ректор не дал ему договорить.

— О том и речь, — сказал он жестко. — Вы рассуждали, как библиотекарь, для вас самое важное — книга, как единица хранения, книга, как культурное явление. А это, — он приподнял и опустил на стол черный бумажный блок, — физическое тело определенной массы и свойств, которые нуждались в исследовании. Понимаете? Сначала — физика, сущность. Потом — оболочка, смысл.

— Смысл — оболочка? — изумился Хьюго.

— Смысл, — кивнул Аллен, — создается знаками, которые — вы и сами знаете — еще очень далеки от понимания. А знаки, которые для вас составляют смысл, написаны на бумаге, которая…

— Но я… мы с синьориной Барбьери обращались к специалистам!

— К каким? — с интересом спросил ректор.

Хьюго начал рассказывать. Профессор кивал, переводил взгляд с Хьюго на Марию, и она подтверждала сказанное, хотела что-то добавить, но не решалась, потому что Аллен всякий раз поднимал палец, как только она собиралась произнести слово.

— Специалисты, — пробормотал ректор, когда Хьюго закончил рассказ. — Один по книжным фальшивкам, другой — по фотобумаге, которая уже почти не используется, а в книжном бизнесе — подавно.

Хьюго молчал. Да, он библиотекарь, гуманитарий, книга для него — единица хранения, все так. Но неужели профессор Аллен, рафинированный интеллектуал, не понимает, что нанести хотя бы царапину… кощунство, о котором даже подумать нельзя, и вся физика с ее синхротронами, инфракрасной техникой, рентгеновскими аппаратами и магнитогидродинамическими… кажется, они так называются… приборами, вся бесконечно мощная физика ничего не может сказать там, где смысл и суть, и важность для человечества скрываются не в бумаге, не в структуре вещества, а в нанесенных на поверхность знаках? Их нужно было сохранить, их исследовать, их понять, вот почему он действовал так, как действовал.

Библиотекарь, да.

И что?

— Любой физик, — вздохнул ректор, — увидев, как темнеет бумага, подумал бы прежде всего о том, что этот процесс, как всякий естественный распад, имеет экспоненциальный характер. В данном случае период полураспада составил около полутора суток, и теперь только по этим очень неточным и косвенным числам возможно судить о динамике явления.