Поле боя при лунном свете

Дамари и Игорь без слов, одними глазами сообщили друг другу, что таких, как имярек, нужно расстреливать до зачатия, и разошлись, хором хмыкнув « Лехитраот », до свидания. После чего Дамари отправился зашибать деньги, из которых через двадцать пять дней он отдаст мне четыреста шекелей, а Игорь поплелся в свою конуру – полуразрушенный эшкубит, куда кошки давно не рисковали залезать, опасаясь бездонных проломов в полу и скорпионов.

Я между тем задержался в магазине, в основном, чтобы купить флакон дезодоранта, но по пути к стойке с химикалиями свернул к полке с мясными продуктами. Месяц назад я решил побаловать Гошку и вот, стоя на этом самом месте, минут пять буриданил, выбирая ему колбаску повкуснее. Теперь, вспоминая это, я закусил губу до крови, чтобы не разреветься, как баба.

Нет, ничего не буду говорить Игорю про Гошку. Во-первых, всё равно я его поставлю в неловкое положение хотя бы задним числом – вот, мол, у меня такое горе, а ты со своей ерундой. Во-вторых, парень и со мной и с Ишувом навсегда расстается. На фига мне портить ему настроение. Он ведь обожал Гошку, мог возиться с ним часами.

В этот миг зазвонил мобильный.

– Ну, скоро ты?

Вот так всегда. Нет, чтобы – «привет, Рувен, это я, Йошуа. Я очень по тебе соскучился.»

Я вздохнул.

– Скоро. Вот только Игоря провожу.

– Куда это, интересно, ты его проводишь?

– Как «куда»? – Я забыл, что ничего Йошуа не рассказал. – Он же уезжает из Ишува.

– Что?!

– А что? – в свою очередь изумился я и вдруг понял, «что». И прямо-таки потом покрылся. Ведь после трех наших безрезультатных походов в лес основным доказательством невиновности Игоря было то, что он никуда не уезжает из поселения…

Мысли цеплялись друг за друга, как вагоны: нас раскусили – выждали время – убирают из Ишува своего человека. А Игорь – во дает! Нет, чтобы слинять втихаря от меня, а то ведь еще и зовет проводить!

* * *

Когда я добежал до его эшкубита, он уже выходил с огромным рюкзаком за плечами, чемоданом в левой руке и некогда подаренном мною полутораметровым вентилятором в правой.

– Игорь! – крикнул я, подбегая. – Подожди!

Игорь с деланым удивлением поставил вентилятор на землю.

– Никуда ты не поедешь! – заорал я. – Я знаю, ты всё это время работал на арабов, ты организовал убийство пацанов на баскетбольной площадке, ты…

Я начал доставать свою «беретту». Наверно, если бы не бессонная ночь, не особое, скажем так, состояние из-за Гошкиной смерти, не похмелье, я не был бы полным идиотом и сообразил бы достать ее гораздо раньше, а не оказавшись от Игоря на расстоянии его вытянутой руки с кулаком, причем кулак этот был величиной с мою голову. Или показался мне таким, когда врезался мне в челюсть.

Солнце, которое зависало над хребтом, улетело налево и скрылось из виду, а затем, после того, как моя башка впечаталась во что-то твердое, впоследствии оказавшееся стеной эшкубита, и вовсе померкло. Стало тихо.

За одиннадцать дней до. 7 таммуза. (17 июля). 11:30

Гоша лежал в тишине на металлическом столе и вновь шептал мне глазами:

– Я жить хочу!.. не надо… я очень жить хочу… ну пожалуйста…

Глядя на его белеющие в темноте голову и лапы, я услышал собственное всхлипывающее «прощай!» Потом всё исчезло.

Но ненадолго. Я вдруг услышал, как в нескольких сотнях метров отсюда в могиле шевелится проснувшийся Гошка. Я увидел его в темноте. У него не было рака, он был совсем здоров – вот только никак не мог вылезти из мешка да задыхался под землей. Его только-только прояснившиеся глаза снова стали закатываться. Я понял, что нужно бежать, спасать его, выкапывать, я дернулся – и открыл глаза.

После темноты могилы солнечный свет на мгновение ослепил меня. Затем его заслонила милая мне птичья рожа Шалома.

– Ну, прочухался? – осклабился он, подавая стакан воды.

Я выпил его и тотчас же вернул обратно, а заодно и бутерброды с моим любимым скандинавским сыром, которые мне заботливо снарядил в дорогу Йошуа и которые я, измученный бодуном, без всякого на то аппетиту впихивал в себя минут за сорок до появления мерзавца Игоря. Последним вышел кофе – вкусный крепкий «Нескафе» без молока, который я принес себе в бумажном стакане из учительской.

Я огляделся по сторонам. Вдоль стен – дивизии книг. Портрет первосвященника с урим ветумим на груди. Да ведь это комната Шалома. Как я сюда попал?

Словно услышав мой вопрос, а может, из-за того, что он у меня был написан на раскрашенной Игоревым кулаком морде, Шалом пояснил: