Поле Куликово (СИ)

Повезло Дмитрию с наставником - многоопытен, мудр, прилежен к делу Москвы был покойный митрополит Алексий. Сколько раз Дмитрий водил рати против крамольных князей, и всегда не только простой люд княжества, московское боярство, но и духовенство вставало за него стеной, а противники лишались опоры в своих же землях. Там поднимали голос сторонники Москвы, и без больших разорений и кровопролитий дело склонялось в её пользу. При жизни церковь готова объявить Дмитрия святым, а это во мнении народа даёт государю такую славу, какую не добудешь и военными победами.

Боброк не уставал изумляться памяти князя на события истории, его желанию разобраться: почему было так, а не иначе? Ссылки на волю Божью меньше всего устраивали Дмитрия, особенно в том, что касалось войн. Ведь Русь не выпускала из рук меча. И Дмитрий хотел знать, в чём была тайна неотразимых походов Святослава, напористой силы Олега, дерзостной стремительности Мономаха и Александра Невского? Выслушивая мнение Боброка и других воевод, он иногда кивал, иногда посмеивался, но чаще сохранял задумчивость, поглядывая на собеседника словно бы из какой-то жуткой дали, откуда все кажется маленьким, вызывающим снисхождение и жалость, и тогда казалось Боброку - Дмитрий знает о войнах нечто неведомое другим, но знает это про себя и для себя, потому что другим этого говорить нельзя.

Блистательные предки были его героями, всё, что донесла о них память потомков, Дмитрий, кажется, хотел иметь в себе. Только своему деду Калите не желал следовать, о нём не высказывался, и не в пример ему с врагами был дерзок до безрассудства. Не на хитрую политику - на битвы ум изощрял и не убирал своих русских противников руками ордынцев. Рассказывают, как во время поездки в Орду за ярлыком на великое княжение, в шатре хана на пиру, Дмитрий хватил рукой по спине Мамая, тогда ещё темника, и предупредил: "Слыхал я, князь тёмный, ты древней дани от Руси добиваешься, какую платили мы при Батые и Узбеке? Грозишься по Руси огнём и мечом пройти, как Субудай ходил? Гляди, поостерегись! Ярлык теперь - в моей руке, и она вдвое тяжелей стала. Субудай с одним глазом да с одной рукой остался, тебе же обе руки оторвём, да и глаз обоих лишим с башкой вместе". У гостей на пиру скулы провалились. Мамай халат изодрал, но и только. Новый хан успел тогда почуять в своём темнике смертельного врага и дерзость русского князя обратил в шутку, злорадствуя, что опаснейший для него в Орде человек так уязвлён и высмеян. Но Мамай, конечно, не забыл. Тем более что слова Дмитрия на целую голову убавили Мамаю авторитета, отчего покойный хан прожил тогда лишний год...

Одно всё же стало тревожить Боброка в великом князе - растущая властность, самоуверенность и нетерпимость к чужой воле. С противниками твёрд - добро, но ведь и к своим порой бывает не мягче. Угроза рубить головы боярам может когда-нибудь нехорошим эхом отозваться. И союз русских князей пока ещё больше их доброй волей держится, а князья ведь - разные. Белозёрские или тарусские всякое слово Дмитрия без оговорок примут, иное дело его двоюродный брат - серпуховской князь Владимир Андреевич. Родом он Дмитрию - равен, сила за ним немалая - частью Москвы владеет, - а уж душа - кремень да железо. Но подойди к такому с уважением, попроси о помощи, участии ли, он за то уважение и честь оказанную сердце из груди вынет да на ладони поднесёт. Дмитрий же гонца к нему шлёт с приказом, будто к служилому человеку: "Велю тебе, княже..." Нынче ладно - ордынская угроза Москве и землям Серпуховского крепче железной цепи держит его под Дмитрием; завтра же случись что, он на этакое повеление дерзостью ответит: животом-де маюсь, великий князь, с печи слезть не могу, сам уж обходись как-нибудь, брат любезный. Одним ведь неосторожным словом этот союз порушить можно, не уж то Дмитрий того не понимает? Или понять не хочет? До Вожи вроде понимал, перед сильными союзниками не заносился. Значит, неспроста властность выказывает... Об Олеге Рязанском поначалу не велел худого слова молвить, но вдруг сам же принародно обругал его Святополком окаянным. А Олег-то ведь - обидчив!

Знает Боброк о своём государе даже то, в чём Дмитрий небось себе не признается. Хочется московскому князю стать царём на Руси. Боброку для князя того же хочется не меньше, да не приспело время русских царей. Ни в Твери, ни в Рязани, ни в Нижнем, не говоря уж о Великом Новгороде, не примут воевод, поставленных московским государем. А без того какая же царская власть! Побил вон Дмитрий Михаила Тверского, а Боброк побил Олега Рязанского, но великие княжения за обоими остались, только и признали тверской да рязанский государи Дмитрия старшим братом. Михаила-то из Литвы воротить пришлось. Ну-ка, не вороти - в Твери бунт начнётся. Пусть хоть татарин, да свой боярин!