Поле Куликово (СИ)

-Ты видел пока русов только в цепях. В Москве ты увидишь их без цепей. Тогда поймёшь меня. Ты ведь умеешь думать, а в наше время - это большое достоинство... Когда Русь сбросит иго, Она вернёт свои земли, отнятые соседями, станет большой и могучей. Я думаю, многие народы, ныне теснимые, тогда придут к Ней искать защиты от врагов. В том союзе племён найдётся место и нашему народу - вот в чём наша надежда. И я хочу, чтобы до тех времён дошла хоть одна весть, что в наши дни были ордынцы, непохожие на Батыя и Мамая... Что так смотришь, сын? Думаешь, один я пришёл к этой мысли? Если бы старые воины, ходившие со мной в русские земли, обнажили свои мысли до той наготы, до которой обнажает перед мужем своё тело любящая жена, ты услышал бы от них похожие слова.

-Отец! Если так, почему ты не идёшь к Дмитрию?

Есутай усмехнулся:

-Ещё не пришло время ордынским мурзам поступать на службу к московскому князю. Может, ты застанешь такое время. Сейчас многие воины не поймут меня. И среди наянов немало моих друзей - на них падёт месть Мамая. Да и князь Дмитрий, я думаю, не поверит мне.

-Как же тогда он поверит моим словам?

-То - не твои слова. Князь Дмитрий услышит мои слова из уст моего сына. Его люди, конечно, донесут, что Есутай ушёл. Верить или не верить моим вестям - его дело. Но, услышав, он их запомнит. Это - немало. Ведь ты же не тумен к нему ведёшь, который в битве может ударить в спину...

Есутай взглядом проводил Иргиза. Хорошо, если бы он остался у Дмитрия - ведь его не скоро потянет в степь искать следы очага у старой отцовской юрты. Иргиз искусен в боевом деле - с детства в походах с отцом, - а князь Дмитрий, слышно, принимает опытных воинов с охотой. В Московской земле теперь немало осело татар, будет их и больше - не затоскует сын. Только бы принял его Дмитрий. Не хотелось Есутаю уводить сына в степь за Каменным Поясом, где хорошо кочевать лишь табунщикам, пастухам и охотникам. Сын знает иную жизнь, он там изведётся. В Орде оставлять нельзя - Темир-бек сживёт со света...

Когда закатилось солнце, у кибитки Есутая затопали кони. Сын вошёл одетый по-походному.

-Сядь рядом, - сказал Есутай, указывая подушку. - Ты веришь своим воинам?

-Да, отец. Мы ведь вместе росли.

Есутай вынул из сундука два мешочка.

-В большом - серебро. Хватит надолго тебе и твоим воинам. В меньшем - золото. В городах оно - большая сила, но и опасность в нём - большая. До поры молчи о нём... А это береги больше золота и серебра, здесь - ключи к сердцу русов и их князя...

Есутай достал из сундука икону в серебряном окладе, осыпанном бриллиантами; огранённые камни засверкали в свете каганца, голубым огнём вспыхнул алмаз с голубиное яйцо, венчающий оклад.

-Спрячь на груди и не вынимай до Москвы.

Иргиз попятился.

-Это же Мать русского Бога!

-Я вижу, ты знаком с русским Богом и Его Матерью. Не бойся Его. Всесильный Бог - един, только зовут Его по-разному. Ты ведь - не такой уж правоверный мусульманин. Я - тоже. Мамай носит чалму теперь чаще, чем - боевой шлем, а сам шлёт ярлыки и дары русским епископам, чтобы они молились о его здоровье. Чего же бояться тебе?.. Знай: эту икону русские называют чудотворной. Её взяли в Нижнем во время набега. Я выменял её на того вороного, за которого отдал табун в две сотни кобылиц. Надеялся, эта русская святыня когда-нибудь пригодится.

Есутай помог сыну расстегнуть панцирь, повесил на шею образ Богоматери на шёлковом шнурке.

-Теперь - последнее.

Он хлопнул в ладоши, за стенкой кибитки послышались шаги, откинулся полог, пригнувшись, вошёл рослый воин в боевом снаряжении и небрежно накинутой епанче.

-Слушаю, хан.

Иргиз вздрогнул, его глаза округлились. "Не может быть!" Воин говорил голосом раба Мишки, волосатого, звероподобного существа с прикованной к ноге колодкой. Мишка ходил за овцами, спал с ними и, по мысли Иргиза, ничем не отличался от этих животных. Сейчас перед ним стоял плечистый молодец, русоволосый, ясноглазый, чисто выбритый; его лицо казалось немного смешным, оттого что лоб и щёки были смуглыми от солнца, а на месте, где росли усы и борода, кожа светилась синеватой белизной. Но тяжёлый, льющийся блеск чёрной байданы, ордынский шлем, кривой меч на бедре, который он придерживал левой рукой, придавали ему внушительный и суровый вид. Если бы не голос, Иргиз не узнал бы Мишку.

-Это - твой проводник и толмач. Он - не раб теперь. Он - твой товарищ.

Мишка метнул на молодого наяна спокойный взгляд и наклонил голову, подтверждая.

-Ступай, Миша.

Заметив, какими глазами сын проводил бывшего раба, Есутай улыбнулся:

-Не бойся его. Вчера он перерезал бы горло тебе и мне, а сегодня перережет всякому, кто на тебя замахнётся. Я сказал ему - ты везёшь в Москву важные для его Родины вести.

-Отец! Где я найду тебя?

Старик помолчал, уставясь в колени, потом заговорил: