Поле Куликово (СИ)

-Твой же грех, девица, - больше его, хотя твой грех - так же неволен. Десять лет уж пекусь о здешнем приходе, а не упомню, чтобы дочь вышла из воли родителей. Не сетуй на своего отца - справедливы его розги. В иное время над тобой была бы суровая кара, ныне же случай особый. Вижу - не за проезжего-прохожего щёголя, не за богатого сластолюбца, не за пустого красавца готова ты пострадать. Хочешь отдать себя в жёны честному, работящему юноше, вольной охотой идущему ныне на правый бой, откуда не все вернутся. Для него, русского воина, готова ты принять пожизненный вдовий крест лишь за два дня супружеского счастья. Велика - твоя жертва, и нашему Господу она - угодна. Именем Его прощаю твой молодой грех. Аминь!..

Арина упала рядом с Юрком и разрыдалась.

-Сильна - родительская воля, - чеканил слова поп, - но воля Господа - сильнее её. Коли вместе совершили мы тут какой грех, беру его на себя. Встаньте, дети мои, и дайте руки. Нет с одной стороны родительского согласия - я...

-Это почему же нет согласия? - загремело от порога. - Это пошто же нет ево?

Расталкивая людей, хромая, к столу лез Роман, полупьяный, всклокоченный, в располосованной на груди рубахе.

-Што ж это вы, басурманку, што ль, каку полонённую венчаете? Отец я - ей, и мать следом бежит...

Арина съёжилась, мужики зашевелились, готовые по первому знаку попа или старосты навалиться на Романа, а он припал к ногам дочери.

-Деточка моя болезная, кровиночка милая, прости меня, пса окаянного, зверя пьяного!.. Юра, сынок, и ты прости слово нечистое. Видит Бог - не хотел Арине жениха иного, кроме тебя. Ныне же позавидовал тебе и всем вам, мужики, позавидовал. На битву идёте, на праздник страшный, долгожданный, я же, кляча колченогая, в товарах остаюсь солому жрать... И подсунул нечистый этого свата! Прости, сынок...

-Бог простит, дядя Роман.

Арина, уливаясь слезами, поднимала отца.

-Мать, Агаша, - позвал Роман, - где вы - там? Люди, дайте образок - детей благословить, тогда твоё слово, святой отец...

Поднялся гвалт, Юрка оттёрли от невесты, Меланья осыпала Аринку поцелуями, посылала кого-то достать из сундука своё сбережённое от первой свадьбы подвенечное платье. Услышав это, Роман загремел:

-Благодарствуем, хозяюшка, да ведь и мы - не нищие. Для того ли берёг дочку набольшую, любимую, штоб в чужом наряде под венец вести? Своё уж заготовлено.

-Ишь ты, любимая, то-то в кровавых рубцах от любви.

-За то прощён!.. Мать, сватьюшка, чего стоите? Бегите стол собирать, снопы стелить, жито готовить - ночь-то летняя недолга. Гридя, друже, стань хоть ты тысяцким, Сенька - в дружки, парни, девки, аль дела не знаете?.. Фрол, прости за смуту в доме твоём. Знаю, сладки у тебя пироги, крепки бражка да медок, но и у меня - не слабее. Не обессудь, коли со всей свадьбой к себе зову. Есть запасец у меня, думал ратников напоследок угостить - вот и угощу.

Староста улыбался в бороду, радуясь приглашению. Роман хвалил его угощение, но было скудным оно. Время летнее, не свадебное, уж опустели и горшки, и жаровни, а главное - в глиняных кружках остался лишь пивной дух. Мужикам ещё поговорить хотелось, - может, последний раз сидели за пиршественным столом вместе. Русский человек не всякий день пьёт, зато досыта любит. Роман - хозяин прижимистый, тем богаче будет стол - у прижимистого всегда найдётся, чем удивить гостей при случае.

В ту ночь, когда в доме Романа продолжали пить и петь, а молодых отвели в сенник, где на тридевяти снопах были постелены попоны, задёрнутые поверху чистым льняным полотном, по углам в глиняных кружках стоял мёд, в головах - две горящие свечи и кадь с пшеницей. А потом, осыпав хмелем, оставили одних, Арина, дичась, осмотрелась и сказала:

-Юрко... Кабы ты не пришёл сегодня - не увидел бы меня вовек. Тебя возненавидела, свет стал немил... А теперь - за всё - дороже ты мне всех на свете...