Поле Куликово (СИ)

Строй воинов на поле разомкнулся, в облаке пыли возник табунок, и от него джигиты отбили трёх светло-гнедых коней. Приземистые, большеголовые, с тёмными ногами и такими же тёмными узкими ремнями вдоль хребтов, они сразу приковали внимание своей непохожестью на обычных коней. Их сбитые тела дышали напряжением страха и ярости. Это и были дикие лошади, загнанные в табун и доставленные на праздник. Жеребец, покрытый плотной золотистой шерстью, оскалясь и прижимая уши, устремился к сидящим на возвышенности людям, которые, наверное, казались ему не такими страшными, но стражники загукали, взмахнули копьями, и он метнулся назад, увидел разрыв в человеческой стене. Жеребец скачками устремился в брешь, уводя двух других дикарей, но уже по знаку распорядителей праздника вслед за ними устремились конные джигиты. Впереди, припадая к гриве, летел всё тот же всадник в пурпурном плаще, другие отставали. И было видно теперь, что сухоголовый жеребец - не лучше других скакунов, всё дело - в наезднике, чьей волей жил этот конь. Охотник настиг жертву, в воздухе мелькнул аркан, и дикий жеребец вздыбился, запрокинул голову, храпя, упал на колени, повалился на бок. Два других дикаря уносились в степь. Крики изумления проносились над толпами зрителей: осёдланный конь стоял неподвижно, а всадник в пурпурном плаще сидел на спине дикого скакуна. Мамай вскочил, его руки рвали халат на груди. Миг - и другой ошеломлённый зверь стоял на коленях, задохнувшись в петле аркана, но вот он почуял на спине ношу, своей незнакомостью страшнее барса или медведя, и тогда в ужасе и ярости он встал - сразу на задние ноги. Живая ноша прилегла к его гриве. Жеребец упал на передние копыта, поддав задом с такой силой, что ни один известный ему хищник не удержался бы на его спине. Однако двуногий зверь лишь покачнулся, и аркан снова перехватил дыхание. Но теперь жеребец не хотел и дышать. Пока оставались силы, он начал делать скачки, дугой выгибал спину, бросаясь во все стороны, а враг оставался на спине, его ноги всё увереннее охватывали бока лошади. Из светло-гнедого жеребец стал тёмным, пот струями тёк по груди и бокам, изо рта била желтоватая пена, сквозь сдавленное горло рвался хрип, и с ним уходили силы. Тогда, подломив ноги, дикарь повалился на бок - подмять, раздавить ношу, но, когда он падал, человек уже стоял рядом, и аркан перехватил последнюю щель в горле. Конь затих, поднялся с колен, весь дрожа, хватая воздух, ловя момент для рывка, а петля натягивалась, и в замутнённом глазу коня, там, где плавало отражение врага, появилась слеза. Человек, усиливая натяжение аркана, шагнул ближе и оказался на спине коня. Жеребец вздыбился, ударил всеми четырьмя копытами, ринулся в степь, встал, потом опять бесился и сунулся вбок, зашатался, грохнулся на землю, судорожно ударил вытянутыми ногами, по коже пробежала дрожь, голова откинулась, на остановившийся глаз легла пыльца. Сердце дикаря не выдержало поражения и рабства.

В Орде знали, что приручить дикую лошадь нельзя, но в Орде ещё не видели, чтобы кто-то осмелился сесть на неё. Победитель вернулся к толпе джигитов на своём гнедом скакуне.

-Иди, повелитель зовёт, - сказали ему.

Воин приблизился к Мамаю, опустился на колени.

-Хасан, - заговорил Мамай. - Недавно я приблизил тебя, сделав начальником десятка моих нукеров. Сегодня ты снова заслужил награду, прославив мою личную тысячу и весь тумен. - Мамай повёл сощуренным глазом в сторону свиты. - Наян Галей может гордиться таким сыном. Постарайся к нынешней награде поскорей прибавить новую. Бейбулат!..

Тот схватил ближний меч, с постным лицом протянул воину. Хасан поднёс клинок к лицу, скользнул взглядом по арабской вязи и с поклоном произнёс:

-Клянусь, этот меч послужит делу воинской чести и воздаст врагам по их заслугам.

Встал, метнул взгляд на Мамаеву дочь и удалился. "Сын Галея... Болдырь - сын Галея..." - побежали шепотки. Одна из подруг царевны, восседающая на бурдюке, наклонилась к ней и зашептала:

-Наиля, сделай так, чтобы я стала женой этого джигита, умоляю тебя, царевна!..

Её щёки разгорелись от солнца, глаза туманились, провожая воина, и вся она, свежая, крепкая, красивая, в тот момент была неприятна царевне.

-Проси его об этом сама, - сказала царевна. - Я нукерами не владею.

Вокруг засмеялись, девушка закрыла лицо.

-Темир-бек, - обратился Мамай к угрюмому темнику.- Ты можешь гордиться, что дал мне великого воина, твоей заслуги тут больше, чем отцовской.

Темник набычился. "Он что, завидует начальнику десятка? - удивился Мамай. - Разве я недостаточно возвысил его? Какой же он - начальник, если завидует сильному и храброму воину? Не уж то я ошибся в нём?" Мамай не догадывался о причине омрачения Темир-бека. Глаза царевны, переполненные страхом и восторгом, давно уже не отрывались от воина в пурпурном плаще. А глаза Темир-бека не отрывались от царевны, от её смугло-золотистого лица, от тёмных, с золотым отливом кос, сбегающих на плечи и спину из-под золотого венца, увешанного жемчужными рясами.

-Спросите посла, видел ли он подобных джигитов? - приказал Мамай.