Поле мечей. Боги войны

– Да – если оно не противоречит обычаям. – Фараон избегал взгляда Юлия. – Пусть я молод, но придворные почитают мой сан и происхождение. – Птолемей опять вспылил. – Твои люди вторглись в мои покои, ударили меня! Тебя жестоко казнят, когда…

– Как я заметил, Панек с тобой не очень-то считается, – пробормотал Юлий.

Птолемей сверкнул глазами:

– Ты ничего не знаешь о моей жизни, римлянин! Я юн, но я фараон! Я – воплощение бога. А Панек…

Он смешался, и Юлий, видя, что нашел слабое место, быстро заговорил:

– А Панек управляет страной. Думаешь, ты вырастешь, и советник уступит тебе власть? Напрасно. Произойдет несчастный случай: ты неудачно упадешь или заболеешь, и следующие несколько лет, пока подрастает другой фараон, будет править Панек. Я знаю, что такое жажда власти, мой мальчик. Можешь мне поверить.

Птолемей задумался над этими словами, а Юлий удивился самообладанию мальчика. Он ждал жалоб, слез, но пленник обращался с ним как с равным, а то и низшим. Фараон, конечно, еще ребенок, однако ум у него острый – Птолемей явно уже принял для себя решение.

– Панек разъярится, когда узнает о моем похищении, – задумчиво произнес фараон.

Юлий видел, что мысль эта приятна мальчику, и ждал продолжения.

– Тебе придется доказать ему, что мне не причинили вреда, или мой советник сровняет дворец с землей.

– Докажу, – согласился Юлий, – если тебе угодно.

Птолемей вопросительно посмотрел на него, и он продолжил:

– Быть может, ты и сам больше не захочешь иметь Панека при себе. Подумай. Я могу потребовать, чтобы твои приближенные отправились в изгнание, и ты будешь править вместе с Клеопатрой.

Темные глаза мальчика казались непроницаемыми. Юлий слишком мало знал Птолемея и не понял – убедил он его или нет.

– Для чего тебе это? – спросил Птолемей. – Ты увлекся моей сестрой? Или, быть может, возжелал моего тела?

Юлий едва сдержался.

– Будь ты моим сыном, я бы тебя отшлепал, – сказал он. – Впрочем, и теперь могу.

– Ты не посмеешь, – возразил Птолемей с такой спокойной уверенностью, что Юлий растерялся.

Он хотел приказать, чтобы принесли прутьев, но остался сидеть, положив руки на колени.

– Ты был очень дерзок с Панеком, – упрекнул Птолемей. Фараон вспоминал об этом с удовольствием. – Он потом долго отлеживался, пил холодное питье, а рабы растирали его, пока его гнев не угас. Видно, римляне – грубый народ.

– Такой стервятник кого угодно выведет из себя, – пробормотал Юлий.

Напряжение мальчика немного ослабло, и Юлий понял: он на верном пути.

– Покажи мне свой меч, – неожиданно попросил Птолемей.

Не говоря ни слова, Юлий вынул гладий и протянул пленнику. Не ожидавший такого фараон удивился и, взяв меч, тут же направил клинок на сидящего консула.

– Не боишься, что я тебя убью? – поинтересовался он.

Юлий медленно покачал головой, внимательно следя за пленником:

– Не боюсь. Оружие само по себе ничего не значит. Важен человек, который его держит. Ты и оглянуться не успеешь, как я отниму меч.

Птолемей посмотрел ему в глаза и увидел, что Юлий говорит правду. Он попытался замахнуться, однако гладий был слишком тяжел для детской руки.

– Хочешь научиться? – спросил Юлий.

Лицо фараона просветлело, но через миг приняло выражение угрюмого недоверия. Он неловко вывернул гладий, отдавая его Юлию рукоятью вперед.

– Не прикидывайся другом, римлянин. Я для тебя всего лишь ценная вещь, которую можно обменять на что-то нужное. Ты мой враг, и я этого не забуду. – Птолемей на секунду остановился и сжал один кулак. – Когда я стану мужчиной, я припомню тебе, римлянин, как ты держал меня в заточении. Я приду за тобой, и мое войско будет числом словно саранча. Твои кости раздробят молотом, а кожу снимут и сожгут. Тогда узнаешь меня!

Юлия забавлял свирепый взгляд мальчика.

– Только сначала подрасти.

Он поднялся на ноги. Казалось, пленник вот-вот бросится на него, но фараон в бессильной ярости повернулся спиной. Юлий легким шагом вышел навстречу дню.

Панек прибыл на рассвете с целой толпой придворных. Они приблизились к стражникам, стоящим в саду, и их подвергли тщательному обыску. Затем троих самых главных пропустили во дворец.

Юлий принял их стоя. Холодные глаза Панека по-прежнему излучали сильнейшую неприязнь. Но теперь фараон в руках римлян, и Юлия это не волновало.

Он указал гостям на каменную подставку, а сам сел на удобную кушетку, наслаждаясь их замешательством. В комнате находилось пять воинов Десятого, а за спинами придворных стоял Октавиан, и вельможи нервничали.

Кожа Панека блестела то ли от пота, то ли от благовонных масел. Сегодня он не накрасил веки, и это говорило о многом. С ненакрашенным лицом советник смотрелся куда приличнее.

– Совершив такое преступление, ты не останешься в живых, – заявил Панек, выдавливая фразы, будто не мог вынести мысли о том, что нужно говорить вежливо. – Если жители города узнают о похищении фараона, я не смогу их остановить. Ты меня понимаешь? У тебя осталось несколько часов, а когда новость разлетится, они придут и истребят тебя.

– Такие вояки мне не страшны, – ответил Цезарь как бы между прочим.