Поленька

Бричка мягко катилась по гладкой дороге.

— Тэ-эк… Где-сь здеся в старину чудил панок Собацкий… Но у нас и своих чудов выше головушки… Это уже Криничный яр. Вона иха дом. Напроть там и станешь, — сказала Олена Никише.

Старик бросил глаза, куда показывала Олена рукой, выставил своё:

— А стань-ка тут, сыну.

— Зачем тута? — восстала Олена. — Хата Долговых, ваших однофамиликов, следующая. А это соседи будут. Горбыли-Кисели.

— К соседям и завернём. Соседи враз нам и раскроют карты, что то за тёмный за товарец едемо торговать, что то за славушка шаста про неё по людям. Не тебя учить… Невеста, что лошадь, товарец тё-ё-о-омнай…

— Да я за свой товарко головой поручусь! — в обиде пыхнула Олена.

«Иле ново? — подумал старик. — Одна сваха за чужую божится душу…»

— Не бойсе, не промахнёсся… Положи мне веру на слово, Боюшка…

Старик промолчал. Степенно, с чужеватинкой слез с брички, помог сойти и свахе. Наказал Никите с матерью оставаться в бричке, первым потянул шаг к калитке.

Уже смеркалось. Света в хате не было. Зато впрах широко размахнуты окна в надежде, что лунный сиротский свет заменит лампу. По бедности огонь в этой кособокой хатёшке не спешили зажигать.

Откуда-то из недр слепого куренька заслышалась тихая, глухая песня. Старик пристыл на месте, рукой дал знак Олене — брела следом. Стой! Не рушь песню.

— Ой ты, ноченька,
Ночка тёмная,
Ночка тёмная
Да ночь осенняя.
Что ж ты, ноченька,
Притуманилась?
Что ж, осенняя,
Принахмурилась?
Или нет у тебя
Ясна месяца?
Или нет у тебя
Ярких звёздочек?
Что ж ты, девица,
Притуманилась?
Что ж ты, красная,
Припечалилась?
Али нет у тебя
Отца, матери?
Али нет у тебя
Друга милого?
Как же мне, девице,
Не туманиться?
Как же мне, красной,
Не печалиться?
Нет у меня, девицы,
Отца-матери,
Только есть у меня
Мил-сердечный друг,
Да и тот со мной
Не в ладу живёт,
Не в ладу живёт,
Все ругается.

Подорожником легла песня старику на душу. Однако он встрепенулся и, боясь, что в темноте снова запоют и он не сможет оборвать, торопливо крикнул в окно:

— Агов! А кто там в хате?

В окне обозначилась с ножом в одной руке и с картофелиной в другой Анюта, сестра Сергея.

— А вы ж чего, дивчинко, без огня говеете?

— А мы, почитай, другого и не знаем света. Днём солнышко наше. Вечером месяцок наш, — оттрепала Анюта.

— А как тучи? — подпустила Олена.

— Быстрей спать ложимся… Зараз все наши ещё в поле, одна я с матерью по дому правлюсь. Звездочки подсвечивают, скоро месяц выглянет…

— Ну, нам месяц без надобности, — легонько махнул рукой старик. — Не могла б ты на секунд позвать родительшу?

Горбылиха всё слышала и без зова приявилась в окне рядом с дочкой. Спросила:

— А чем я могу вам быть в полезность?

— А вот чем, хозяечко. — Старик приосанился. — В соседях у вас Долговы…

— День в день всю жизню в соседях, — подтвердила Горбылиха. Недоброе предчувствие тронуло её.

— У них дочка́… Пелагия прозвание имеет. Так как она?

Что за девка?

— А я и ничего такого не умею сказать. Похвальба одна… Работяща… Прясть-вязать може дажно хорошо. Негулёна… На лицо ловкая… Счастливая с лица… Лазоревый цветочек…

«Ты смотри… А товарушко не такой уж и тё-ёмнай», — удовлетворённо хмыкнул старик.

Олена обварила его уничтожающе-победным взглядом, накатилась с ласковым покором:

— Ну что, комарь-комарик, подточил носу?! Э-эха-а!.. А ты, отдери те пятки, сомненью волюшку дал, распустил гужи. Да невжеле взялась ба я сватать за твоего какую непутёху? Ну подумай!

— Со скуки за что ваша сестра ни берётся, — подпихнул голубка Борис Андреевич.

— Со скуки и люди родятся, — лениво огрызнулась Олена. — Только верь, сваха всё знает!

— Знама песня. На свашенькиных речах хоть садись да катись. Вот уж петля, вот уже петелька! До чего хитруля…

— Боряха, от людей совестно. Ну накинь ты молчанку на роток.

— А чтоб тебя младенская перекосила! — захлёбисто прошептал старик. — Я-то об чём хлопочу? Помолчи сама. Мне в горячей желательности соседьев мнение до точки выколупнуть.

Борис Андреевич подступил вплоть к окну. Тут Анюта утянулась в сумерки хаты. Дед подбавил сил голосу и нарочито громко спросил Горбылиху:

— А что, добрая душа, на твои вот если глаза, из Пелагии будет хозяйка?

Горбылиха смешалась. Она знала, что Сергуня души не чаял в Поле, не в равнодушности к нему была и Поля. Так почему тогда эти незнакомые бояре налетели забрать нашу Полю?

«Ну да, у сына забрать…» — сказала самой себе Горбылиха и оцепенела. У неё не было сил на ответ. Она отрешенно уставилась перед собой.

Старик склонил голову вбок, пристально вгляделся в Горбылиху. В тревоге спросил:

— Вам, часом, не худо?

— Нет…

— Так будет из…

Горбылиха подняла на деда тяжёлые глаза.