Полесская Мавка

Тем не менее, Ядвига считает свою способность видеть будущее не даром, а несчастьем. Поэтому и пользуется им не очень часто, а лишь в крайнем случае. «Из-за него я и утратила благосклонность моего суженного», – как-то пожаловалась мне она. – «Теперь даже не представляю, вернётся ли ко мне мой возлюбленный, или нет».

– Вот тебе и провидица! – с ехидцей подметила мать. – Да с таким предвидением можно и до пенсии в девах ходить!

– Беда в том, что её ненаглядный друг способен изменять своё будущее, не меняя гармонии этого Мира, – с нескрываемой горечью молвила бабушка. – Поэтому и предсказать его действия практически невозможно. Это очень талантливый человек, и те знания, что я столько лет передавала Ядвиге, предназначаются в первую очередь непосредственно ему. Но он ещё не осознал своего подлинного предназначения и мечется в поисках своей истинной жизненной стези.

– Ну, ты меня просто удивляешь, Стёпа! – вознегодовал я. – Из слов твоей бабушки предельно ясно, что Ядвига ждет своего суженного! Так почему же ты сразу после разрыва с Любашей не отправился к своей лесной Мавке?!

– А меня ли она ждёт?! – выпалил вдруг Степан, и я увидал, как его огромные голубые глаза наполняет обильная, горючая влага. – Ты же сам говорил, что я её обманул! А может у Ядвиги теперь совершенно иной суженый: более честный, более правдивый и более добропорядочный! К тому же бабушка сказала, что это очень талантливый человек. А ты ведь сам совсем недавно назвал меня кладбищем зарытых талантов и нереализованных способностей! Ну, зачем я, такой хронический неудачник, нужен моей бывшей невесте?!

– Так раскопай же свои таланты, реализуй способности и станешь именно тем человеком, которого и ждёт Мавка! – чуть ли не взвыл я. – А не кажется ли тебе, Стёпа, что «случайно» подслушанная тобой беседа между матерью и бабушкой предназначалась именно для твоих ушей?!

– Да оставь ты меня в покое, Василий! – раздраженно отреагировал гигант на истошный вопль моей растревоженной души. – Не грузи меня неразрешимыми проблемами. У меня и так черепушка раскалывается от нестерпимой головной боли. Сейчас я хочу только одного – спать. Мне надо хоть немного передохнуть, а там уже видно будет.

И Степан безвольно обмяк на широкой садовой скамейке, и устало закрыл свои подернутые поволокой очи. Мне ничего не оставалось, как попытаться успокоиться и расслабиться рядышком с моим одарённым, но бестолковым приятелем.

Сутки, проведённые на ногах, и суматошная бессонная ночь, в конце концов, дали о себе знать. Отяжелевшие свинцовые веки против воли моей начали неторопливо смыкаться, закрывая веером тёмных ресниц мой утомленный и затуманенный взор.

Расплывчатые, путаные мысли хаотично кружили в моём сознании, неудержимо затягивая его в призрачную бездну небытия и забвения. Краешком уха, где-то вдали, я смутно улавливал тяжёлое равномерное сопение Степана и, вдруг, почувствовал, как его голова мягко прислонилась к моему расслабленному и осунувшемуся плечу. Гигант что-то глухо бубнил, засыпая на моём одеревеневшем плече, но я ни слова не мог разобрать из его тихого бессвязного бормотания.

Жуткая, засасывающая в хладную нирвану полудрёма слащаво манила меня в неведомый край призраков и теней, подальше от тяжких мирских забот и назойливой людской суеты. Казалось ещё немного, ещё чуть-чуть и я окончательно угожу в нежнейшие, пьянящие, но чрезвычайно цепкие объятья Морфея. Но что-то странное не давало моему рассудку окончательно погрузиться в бездонный океан старца Гипноса. И разум неустанно всплывал поплавком на поверхность всё ещё не угасшей в изнеможении осознанности. И, похоже, этим назойливым будильником был приглушенный и заунывный голос Степана, раз за разом вторивший какие-то странные неразборчивые словеса.

С превеликим трудом я собрал все остатки моей силы воли, встрепенулся всем телом и напряг притуплённый усталостью слух. И тут я явственно осознал, что с уст гиганта слетало заветное имя, не дающее ему ни забытья, ни успокоения даже в самом глубоком и целительном сне:

– Ядвига… Ядвига… Ядвига…

ЧАСТЬ II. НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ

1. Нежданный гость

Мало-помалу зудящий голос моего товарища по ночлегу умолк, и я, наконец-то, обрёл такое долгожданное умиротворение и спокойствие. Ну уж теперь-то мне непременно удастся расслабиться и всласть отдохнуть, отбросив тревоги, смятенье и мрачные мысли.

Однако совершенно нежданно моего измученного слуха коснулись какие-то странные, невеселые и тоскливые звуки. И они словно бы потакали нахлынувшим на меня слабосилию, лености и безволию.

– Успокойтесь, расслабьтесь и отдохните от изматывающих душу трудов, забот и печалей, – донёсся до меня далёкий, ласковый, но болезненно грустный девический голос.

Но воспринял я этот чарующий голос вовсе не слухом. Он как будто бы сам собой возник где-то там – в глубине моего истомленного мозга:

– Покой. Сладкий покой. Блаженный покой. Вечный покой.

И от этого приторного, медового голоса на душе почему-то стало невыносимо морозно, горестно и печально.

– Туп, туп, туп, туп…