Полет бабочки. Восстановить стертое

Врачу-травматологу, которого звали Виктор, Виктор Алексеевич, неделю назад исполнилось тридцать два. Молодой еще, но, судя по всему, повидал немало. Взгляд суровый, хотя и видно, что жалеет меня. Интересно, было ли в его практике что-нибудь подобное? Человек, потерявший разом все — и внешность, и память. А вместе с этим и всю свою жизнь. Я еще довольно смутно сознавала тогда, что в один момент оказалась заброшенной на самое дно. Ему предстояло объяснить мне это — правдиво и жестко, если не жестоко.

— Марина, я скажу тебе откровенно. Твое лицо — да, это ужас. Но другого выхода не было. Его собирали по кусочкам, на живую нитку. Торопились. Что вышло, то вышло. Пластиков рядом не имелось. Да если б и были… Не до них тогда было. Самое страшное, Марина, не это. Лицо… Ты с этим свыкнешься. Другие… Другие тоже привыкнут. Скажи, что ты будешь делать, когда тебе надо будет уйти из больницы? Тебя не смогут здесь держать долго. Максимум еще неделю. У тебя ведь даже полиса нет. И счет выставить некому. Не тебе же. Твою личность до сих пор официально не установили. У тебя нет документов, ты ничего не помнишь, тебя никто не ищет.

— Но… — робко пробормотала я, задохнувшись от ужаса, который навалился на меня тяжело и безысходно.

— Тебе уже говорили, наверно, из милиции отправили твою фотографию в Сочи, — перебил меня Виктор. — На тот случай, если ты действительно Марина Сергеевна Слободина, как на билете написано. Только никто тебя по ним не узнал. А это значит…

— Это значит, что мне одна дорога — на улицу, — прошептала я, судорожно сжимая в ладони пустую мензурку. — Даже если я все вспомню — все равно. Мне рассказывали, бывает, людей случайно посчитают умершими, а потом они никак не могут добиться, чтобы их обратно признали живыми. Нормальные люди, здоровые, с памятью и с документами. Ну, допустим, вспомню, что я — это та самая Марина Слободина. Или еще кто-нибудь, неважно. Но как я это докажу? Как трупы опознают? По травмам и зубам? Не смешите. У меня и зубов-то почти не осталось. По анализу ДНК?

— Неплохая идея, — вздохнул Виктор. — Только вот…

— Только вот кто его будет делать! И с чем сравнивать? Так что, Виктор Алексеевич, надеяться мне не на что.

— Ну, надеяться всегда есть на что. Если память к тебе вернется, то хоть и небольшой, но все же шанс есть. Например, ты вспомнишь что-то такое, что никто, кроме тебя, знать не может, стопроцентно. И тогда кто-нибудь, родственник какой-нибудь или знакомые, сможет подтвердить: да, ты это ты. Ну а дальше начинается судебная волокита…

— До самого конца моей жизни. И в результате меня все равно закопают как неопознанный труп.

Я опустила голову и спрятала лицо в коленях. Виктор подошел, погладил меня по спине. Я вздрогнула, но голову не подняла.

— И все-таки отчаиваться не надо. Ты в Бога не веришь?

— Нет. Не знаю. Наверно, нет.

— Жаль. Так было бы легче.

— А вы верите?

— Ну… — задумался Виктор. — Скорее да, чем нет. Одно то, что кто-то тебя нашел на дороге и ты выжила — уже чудо.

— Чудо чудом, — я посмотрела на него снизу вверх, — а что дальше-то делать? Вы ведь меня к себе домой не возьмете?

Виктор смутился. Конечно нет. Только говорить об этом прямо — цинично, а выкручиваться и говорить, что он, конечно, взял бы, но… — глупо и фальшиво.

— Да ладно, — с горечью усмехнулась я. — Это я так просто. Конечно нет. Да я и не пошла бы.

— Послушай, я постараюсь что-нибудь сделать. Не знаю еще что, но постараюсь. Может, кому-нибудь прислуга нужна. Тебе же сейчас особо выбирать не приходится. А так — под крышей и сыта.

— Да что вы, Виктор Алексеевич, кому такая страшная прислуга нужна? Столкнутся со мной вечером в коридоре — и Кондрат хватит. Идея хорошая, но…

Сгорбившись, шлепая тапками, я вышла из ординаторской. Виктор возился с замком, когда ко мне снова подбежала, одергивая коротенький халатик, Вика.

— Марин, он снова звонил. Ну, я сказала, чтобы приезжал. Ты так рукой махнула, я подумала, что пусть.

— Да он со страху помрет, — простонала я, беспомощно глядя на Виктора. Что делать-то теперь? Приедет ведь!

— Не помрет, — отрезал тот. — Он тебя уже страшную видел, когда сюда вез. И потом тебе что, замуж за него выходить?

— Ну, это вряд ли.

— Вот видишь. А вдруг он-то как раз тебе и поможет?

Ничего не ответив, я побрела обратно в палату.

Поможет, как же! Никто мне уже не поможет. Господи, если ты есть, то почему не дал мне умереть?

* * *

— Ну, как там твоя спящая красавица?

— Мама! — Андрей так и подскочил с трубкой в руках. Он звонил в больницу и не слышал, как мать тихо вошла в комнату и остановилась в дверях.

— Извини. Это действительно как-то неудачно… сказалось. Ну так что?

— Ей лучше, — буркнул Андрей, старательно пристраивая трубку на рычаг и не глядя на Ольгу Павловну. — Говорят, можно навестить.

— Навестишь?

— А почему нет?

— Можно подумать, я тебя отговариваю. Я только одного боюсь.