Полет бабочки. Восстановить стертое

В этот момент подъехала «скорая», в калитку постучали, Линда зашлась в истеричном лае. Женщина с недовольной миной пошла открывать. Мальчишка смотрел на меня, ухмыляясь и выдувая из жвачки пузыри. Не выдержав, я встала и ушла в свой чулан.

Минут через двадцать врачи уехали, Леонид вышел на кухню. Я стояла за дверью и смотрела в щелку.

— Ну что? — спросила женщина.

— Умерла.

— Ох, начинается морока.

— Мы теперь будем жить здесь? — подал голос мальчишка. — Ну, лафа! Наконец-то у меня будет своя комната.

Мне безумно захотелось выскочить, завизжать и вцепиться им в физиономии. Но вместо этого я стояла и молча глотала слезы.

— Слушай, Леня, тут эта девка…

— Подожди, Лида, — перебил Леонид. — Мамаша про нее говорила. Просила сразу не выгонять. Мол, ей жить негде, то да се.

— Ну и что? — возмутилась Лида. — Жить ей негде! Нам-то она на фига?

— И правда! — поддакнул мальчишка.

— Да не будет она здесь жить, успокойтесь. Пусть побудет в доме до похорон. Или ты хочешь, чтобы жильцы все растащили? Жильцов-то не выгонишь, они деньги заплатили. Сама же ты не будешь с трупом сидеть?

— Еще чего! — возмутилась Лида. — Ладно, пусть караулит твою мамашу. А то еще сбежит ненароком.

— Лида!

— Ой-ой-ой, какие мы нежные. Ну просто мамин сынок. Напомнить, что ты о ней раньше говорил?

— То раньше, а теперь…

— А теперь она наконец померла, и мы будем жить по-человечески. Слушай, а эта мымра сама не вынесет полдома, пока нас нет?

— А мы ее закроем. И ключ заберем. Эй, ты, как там тебя!..

Вернувшаяся Кира в дом попасть не смогла. Дверь закрыта, на окнах решетки.

— Меня заперли, — пожаловалась я через дверь.

— Ленька? — сразу все поняла Кира. — Значит, умерла Глаша… Слушай, ты сможешь в пристройке коробки от стены отодвинуть? Там окошко есть, я пролезу.

Я с трудом отодвинула от стены чулана коробки, за которыми обнаружилось крохотное оконце. И засомневалась, что полная Кира сможет в него протиснуться, но та все же пролезла.

— Что ж не обмыли, не одели? — ужаснулась она. — Ну и люди! Мать же умерла. Посмотрели и ушли.

— Сказали мне, если хочешь здесь остаться до похорон, делай все сама. А я… не знаю как. Вот, вас ждала.

— Ничего, все сделаем. У Глашеньки давно все смертное приготовлено было. Я знаю где. Поможешь мне. А потом будем Псалтирь читать. Ты умеешь? Нет? Эх, Наташу бы мою позвать, но она в этот крысиный лаз точно не пройдет. Была как ты, а родила — толще меня стала. Ну, Ленька, паршивец, я ему покажу!

Мы вдвоем обмыли бабу Глашу, одели в чистое белье и старомодное синее платье с вышивкой, положили на принесенный из кухни стол, зажгли свечи.

Все остальное время до самых похорон слилось для меня в какой-то длинный тягостный отрезок. Всю ночь, с небольшими перерывами для отдыха, Кира читала что-то по толстой книге — монотонно и непонятно. Я сидела рядом и пыталась вслушиваться, но те слова, которые понимала, заставляли плакать еще сильнее. «Исчезе сердце мое и плоть моя», «Кто есть человек, иже поживет и не узрит смерти…».

Утром приехал Леонид с женой, удивился, увидев Киру, а та накричала на него так, что Леонид стушевался, разрешил быть ей в доме, сколько надо, и привести Наталью. И даже Лида, поджав губы, промолчала.

Весь день и следующую ночь я провела в комнате бабы Глаши. Кира и Наталья, полная, похожая на профессиональную кормилицу, но очень милая, сменяли друг друга за чтением.

Зачем, кому это надо, думала я. Или все-таки надо?

Отпевание в церкви и похороны прошли, словно в тумане. От усталости и горя я едва держалась на ногах. Единственный близкий мне человек, совершенно чужая женщина, которую я полюбила, как родную, ушла. Не осталось никого. Совсем никого. Об Андрее я старалась не думать. Да и что о нем думать? Разве я ему нужна?

Вечером после поминок ко мне подошла Лида.

— На выход. Только сначала покажи свои вещи.

— Вы что, с ума сошли? — возмутилась я. — Какое вы имеете право?

— А такое, — сощурилась Лида. — Я так понимаю, документов у тебя никаких нет. Может, в милицию позвонить?

И зачем ей мои вещи, вяло удивилась я, она ведь и так уже в них порылась. Знает, что паспорта нет.

— Смотрите, если хотите. Только там икона, которую мне баба Глаша подарила. И я вам ее не отдам, хоть какую милицию вызывайте.

Лида стояла, возмущенно раздувая ноздри. Неожиданно Леонид пришел мне на помощь.

— Лидунь, пусть забирает, — поморщился он. — Все равно икона паршивая, больше тысячи не стоит. Да и не купит никто, больно грязная и облезлая.

Я впилась ногтями в ладони и в который уже раз удивилась, что у такой женщины, как баба Глаша, вырос такой подонок. Семейный урод, надо думать. Впрочем… Чем я сама-то лучше, спрашивается? Так что приходится молчать в тряпочку.

Вещи у меня были собраны давно. Лида брезгливо поковырялась в сумке, хотя невооруженным взглядом было видно: там действительно уже копались.

Наверно, хочет удостовериться, что ничего не стащила за последние два часа, усмехнулась я, хотя вообще-то было не до смеха.

Я взяла сумку и пошла к выходу. Из кухни появилась Кира, убиравшая посуду.

— Подожди, вместе поедем.

Мы сели в «Москвич», Наталья за руль, а Кира и я сзади.