Полет к солнцу (СИ)

Он словно прорвался чрез серую пелену тумана. Осенние тучи поливали землю обложным дождем. Альбус видел сельскую местность — луга, полусгнившие травы, дрожащий мокрый лес. По проселочной дороге торопливо шла маленькая девочка. Ее плащ и платье отяжели от влаги и запачкались, руки и нос покраснели. Это была Клеменси, только помладше, чем сейчас, года на три.

Девочка явно торопилась: она то и дело пускалась бегом, начинала задыхаться, оступалась, на секунду останавливалась и снова рвалась вперед. Вот за поворотом показался уединенный домик — она изо всех сил припустила туда, взбежала на крыльцо, заколотила в дверь. Заскрипели петли, выглянул худой лысоватый человек:

— Мисс Йорк? Что вас ко мне привело?

— Мои родители, — она так запыхалась, что не могла говорить внятно. — И Джастин, Оливия, Вивиана… Они все горят, сэр, не могут подняться с постели! Папа вчера навестил двух больных учеников, и вот… — она в отчаянии развела руками.

Доктор — видимо, она прибежала за доктором — осмотрел ее с головы до ног.

— То есть заразились все, кроме вас? Любопытно. Ну-с, проходите в дом. Погрейтесь немного у камина, пока я собираюсь.

Картинку сменила другая: доктор скакал на лошади, Клеменси ехала у него за спиной, зажмурившись, и то-то беззвучно шептала… Альбусу вдруг стало тесно: его как будто пытались вытолкнуть… Или нет, Клеменси просто пыталась вытеснить тяжелые воспоминания. Вот возникла совсем иная сцена: большая семья сидела в цветущем весеннем саду. Высокий рассеянный человек, которого Альбус видел на платформе встречающим Клеменси, играл на скрипке, очень полная румяная женщина улыбалась, глядя на него, и что-то вязала, темноволосый мальчишка читал, а Клеменси и две похожие нее, но более миловидные девочки плели венки из одуванчиков.

Пора было, кажется, выбираться. Альбус слегка растерялся: Гонт не объяснил ему, как это делается. Сам он тогда сопротивлялся легилименции и прервал ее — но Клеменси, похоже, не сопротивлялась. «Если я погрузился в чью-то энергию… Я просто должен вынырнуть. Как из реки». И он представил, что выныривает.

…Клеменси непонимающе смотрела на него и держалась за виски. Похоже, на то время, когда он погружался в ее воспоминания, она словно потеряла сознание.

— Ты о чем-то меня спрашивал? — прошептала она наконец. — Извини, я прослушала. Ужасно болит голова.

Альбусу стало неловко и жаль ее.

— Да нет, мелочь. Кое-что в лекции пропустил. Может, сходишь в Больничное крыло?

— Нет, спасибо. Дождусь перемены.

В тот день Альбус не решился повторить эксперимент на ком-то еще: во-первых, от реакции Клеменси ему сделалось не по себе, а во-вторых, выглядело бы подозрительно, если бы несколько человек в один день посмотрели на него — и у них разболелись головы. Но продолжать тренироваться было необходимо. Он некоторое время выбирал между Викторией и Айлой, но случай решил за него: Викки села рядом в библиотеке, когда он писал эссе по трансфигурации.

— Какая все-таки этот Колдфиш — мороженая рыба! — воскликнула она и рассмеялась. — Сегодня в учительской была открыта дверь. Я видела, как профессор Фортескью, сидя в кресле, покачивала ножкой, а он ноль внимания!

— Покачивала ножкой? — удивился Альбус. — Ну и что?

— Это же почти неприлично, — Викки посмотрела на него преувеличенно-выразительно. — Думаю, наши Гораций и Лэмми со временем тоже такими станут. Как Колдфиш. У них холодная кровь.

Они обернулись лицом друг к другу, смотрели в глаза, и Альбусу на сей раз не составило труда нырнуть в ее мысли. Он внутренне ахнул: его окружил круговорот пестрых картинок. Подсчет дней до какого-то события, которого Викки ожидала с опаской, соседствовал с руками человека, на которых видны линии, мысли о только что выпитом кофе с корицей — с альбомом, куда девочка безуспешно пыталась перерисовать с открытки собор в Вене. Еще мальчик проскакал на деревянной лошадке, превратившись вдруг в полководца на вороном коне — златокудрый, прелестный, как девочка; его сменил Гораций, оправлявший у какого-то зеркала манжеты. Вся сцена была окрашена удивительным тоном, и сам Слагхорн выглядел очень трогательно. Видимо, Викторию умиляли его пухлые щечки и нежные руки.

Потом промелькнула черная туфелька профессора Фортескью, хлюпающий нос Колдфиша, кружево на сорочку, которое оказалось жестким и натирало, образы Холмса и оперной певицы из любимого рассказа Виктории, картинки с обнаженной натурой из альбома, который она стащила в родительской библиотеке, стейк в Вене, гиацинт из оранжереи… Альбус почувствовал, что у него рябит в глазах. Он решил выныривать, но прежде чем смог это сделать, успел полюбоваться на новые осенние ботинки Виктории и шпица, которого она видела у старшей из кузин противного мальчишки Геллерта в Вене и теперь мечтает о таком же. Самым кошмарным, пожалуй, оказалось то, что мысли Виктории были никак не связаны между собой. Ах да, еще все они были невыносимо яркими. В общем, когда Альбус закончил сеанс легилименции, голова болела не только у Виктории, но и у него самого.