Полет на месте

«Она что, действительно была столь несносной?..» И Улло подтвердил: «В невероятной степени. Но то, о чем я хочу рассказать, касается визита другого гостя. И он состоялся до госпожи Таммсааре. Она объявилась на Вышгороде после смерти мужа. А тот, о котором пойдет речь, побывал там в конце лета 39-го: monsignore Антонио Арата. Нунций Его Святейшества Пия XII, недавно взошедшего на престол папы. Он должен был прийти в понедельник в десять часов. Ээнпалу уже в пятницу меня предупредил, чтобы я проводил его к нему сразу, как только тот появится. При этом посмотрел на меня лукаво и в то же время с долей усталости в глазах, так что я должен был понять: кто здесь только не бывает! Почему бы не быть и нунцию? Мы примем его. Мы выслушаем его. По традиции даже с большим почтением, чем обычно. Ибо он представляет такую странную власть, которая и не власть вовсе, но, поди знай, может, она выше даже самой высокой власти…

Так что господин премьер-министр в связи с этим визитом, как бы это назвать, ходил на задних лапках. Но затем в понедельник утром, в девять часов, на моем столе зазвонил телефон, на проводе был сам премьер-министр:

«Паэранд… — Кстати, он был не на шутку растерян, потому что обычно никогда не забывал, обращаясь к своим чиновникам, даже когда им приказывал, слово «господин». Как говорили его противники, только растерянность проявляет в нем жандарма. — Паэранд! Я звоню из Арукюлы. — Арукюла, бывшая мыза Барановых, в 26 километрах к востоку от Таллинна, с двадцатого года принадлежала Ээнпалу и была, очевидно, получена им в награду за заслуги в Освободительной войне и вообще за основание Эстонского государства. — Я звоню из Арукюлы. Мы тут застряли с майором Тилгре. Мой шофер не может завести наш «Бьюик». А в десять ко мне должен прийти нунций. Так что примите его. Передайте ему мои извинения. И не дайте уйти. Это может вызвать скандал. Побеседуйте с ним. Развлеките его. Пока я не прибуду. Это очень важно. Понимаете?».

Ну, я ответил, что так точно, вполне понимаю. Хотя и не мог взять в толк, почему нунций после переданных ему извинений премьер-министра не мог бы просто прийти на следующий день. Я понятия не имел — и не знаю до сих пор, какие дела у него были с премьер-министром. Тем не менее я тщательно обдумывал, как его задержать на полчаса или даже на час, — вряд ли опоздание будет более долгим. Но ничего особенного я придумать не смог и решил положиться на импровизацию. Вскоре он прибыл. Невысокий, живой, подвижный человек с острым носом, в черной сутане, придававшей ему значительность, особенно благодаря лиловому воротнику. Между прочим, этот католический элемент ныне присущ одеянию священников и в протестантских странах. Не помнишь ли ты: наш архиепископ Рахамяги, когда у нас в гимназии время от времени служил утренний молебен, не носил ли он уже тогда нечто подобное?..

Итак, я встретил его у порога, умеренно поклонился и произнес по-немецки: «Monsignore, господин премьер-министр просил меня передать вам свои искренние извинения по поводу того, что, к сожалению, он опаздывает. И также, — тут я улыбнулся так подкупающе, как только мог, — он попросил меня задержать вас беседой до его появления. Если мне не удастся справиться с этим заданием, я получу от господина премьер-министра нагоняй».

Нунций, как я и ожидал, ответил на правильном немецком языке, только с небольшим мягким, я бы сказал, общекатолическим акцентом, национальная принадлежность которого неопределенна и который звучит, по крайней мере в наших краях, чуть-чуть по-русски, хотя и по-итальянски. Он сказал:

«От нагоняя премьер-министра я с удовольствием бы вас избавил…»

В первый момент было очевидно, что он обижен отсутствием Ээнпалу. Однако затем спросил уже гораздо мягче:

«На сколько премьер-министр может опоздать?»

Я объяснил: «Он позвонил час назад. С мызы Арукюлы. До нее двадцать шесть километров. Его машина не заводилась. Ну а сейчас он наверняка давно в пути…»

Надежда, что премьер-министр вот-вот войдет, удержала его на месте.

«Знаете, раз уж премьер-министр свел нас в дуэт-беседе, позвольте мне выбрать тему. — Он закинул ногу на ногу в лиловом носке и черном ботинке и стал покачивать ею. — Видите ли, я пришел к выводу, что у меня при моей должности должно быть более ясное представление, чем я сейчас имею, о проблеме «итальянцы и Эстония». Я знаю кое-что о роли Гульельмо ди Модена в эстонской истории. А также чуть-чуть — о роли господина Индро Монтанелли в вашей журналистике. Он, кажется, стал сотрудником вашего журнала — как же он назывался?..»

Я сказал: «Журнал называется «Лооминг»…»

«Именно. Этого Гульельмо выбрал папа. А Индро выбрали вы. Что касается первого, это был хороший выбор. Так-так. Но ведь между этими двумя прошло семьсот лет. За это время здесь наверняка действовали и другие итальянцы. Не могли бы вы кого-нибудь назвать?»

Я подумал: маловато здесь ваших авантюристов погуляло, но я должен тебя задержать, насколько хватит твоего терпения, пока Каарел не домчится до места. Я ответил: