Полет орла

– Ты, девка, не шути. Дети сиротами останутся, коль француз твой интерес к редуту заметит.

– Надо бы так сделать, чтоб не заметил.

– А для кого и для чего надо?

– Тебе одному откроюсь. Нашим надо, большому начальству. Им я и послана в Полоцк, чтобы обо вражьих укреплениях распознать. Видишь: я даже детишек не пожалела. Вот те крест святой. – Татьяна перекрестилась и поцеловала нательный крестик на черном шнурке.

– Теперь верю. Только какая от меня тебе подмога?

– Я тебе днем обед принесу. Побываю на редуте. А еще мне надобно одного человека найти.

– Кто такой?

– Есть в городе отставной солдат. Еким Пастухов кличут.

– Ну, есть. Самая что ни на есть паскуда. Он у французов задницу лижет, с их стола питается. А они его за такое предательство учетчиком над рабочими поставили. Ну, ничего. Скоро на него ненароком какое-нибудь бревно упадет. Али дом у него загорится.

– Только мне наказывали передать, чтобы с его головы ни один волос не упал.

– Да кто тебе мог такое наказать?

– А тот, кто послал меня в Полоцк.

– Ну, мне пора на работы ягипетские. Слышь, будто стадо скликают, чтоб им околеть, проклятым.

В полдень Татьяна, собрав небольшой узелок с краюхой хлеба, кринкой клюквенного морса и несколькими луковицами, отправилась к Спасскому монастырю. У монастыря ее остановил грозный окрик часовых. Француз преградил ей дорогу штыком.

– К отцу я, господин мусью, на минуточку. Только вот обед передам. – С этими словами Татьяна развернула узелок и показала часовому.

Убогий, затрапезный вид женщины, ее жалостливый голос и скудный обед, принесенный ею, возымели некое воздействие на часового. Он слегка зевнул и махнул ей разрешающе.

– Давай, – сказал часовой самое распространенное слово, наиболее быстро усвоенное солдатами «Великой армии», и убрал штык с пути женщины. Может быть, этот крестьянский парень в мундире подумал: какая хорошая дочь у русского старика…

Татьяна подошла к Ивану, поклонилась и передала ему узелок. Пока он пережевывал обед, женщина потихоньку рассматривала укрепления, которые были почти готовы. В обшитых дерном бойницах стояли орудия, Татьяна считала: одно, второе, третье… В этом редуте восемь. Да у моста шесть и на валу, мимо которого она проходила, было четыре пушки… Она мысленно представляла план города, который показывал ей перед разведкой штабс-капитан Рябинин.

Придя домой, Татьяна на куске холста изобразила виденное. Вечером, огородами, пробралась, как тень, к дому Екима Пастухова. Тихо стукнула в окошко.

– Чего надобно? – спросил хриплый спросонья голос.

– Мне бы водицы испить колодезной, – негромко произнесла Татьяна условные слова.

Дверь отворилась. Высокий мужчина с седоватой бородой держал в одной руке дымящуюся солдатскую трубочку, в другой – суковатую палку.

Старый солдат остался в городе будто бы из-за больной ноги. На самом же деле получил задание войти в доверие к врагам и разузнать, как укрепляют крепостной вал, где расположилась французская артиллерия и сколько всего пушек. Связной, сказали, придет и предъявит такой-то пароль.

– Отчего не испить, – ответил на мнимую просьбу Еким, – колодезь рядышком. Ух, ты, – приглядевшись, удивился он. – Баба! Как есть баба… Ну и посланца направили!

– Не шуми, Яким, – сурово оборвала его Татьяна. – Пошли в избу, пока кто-нибудь не заметил. Я к тебе с заданием, сам понимаешь. По утру мне в путь. Давай-ка пошустрее, да что надобно передам.

– Чего торопишься? Вона басурманам пол-России отдали, – огорченно проговорил старый солдат. – Всё отступают.

– Ну, это уж не нашего ума дело. Отступают, значит, так надо. Может, чтобы армию лучше сохранить. Поспешай. Недаром укрепления план нужен. Значит, вернутся к Полоцку наши войска, когда срок придет.

Еким Пастухов полез в печь и вынул в трубку свернутую бумагу.

– Здесь все силы ихние указаны, и номера полков, и кто командует. Да что в подкрепление ожидают, – сказал он. – Токмо как ты доставишь-то? Гляди – загребут, обыщут.

– Теперя это моя забота. Молись за меня. Даст Господь, еще свидимся.

Утром Татьяна простилась с радушной Глафирой Федотовной и, взяв за руки ребятишек, пошла к воротам. Сначала было все благополучно. Из самого Полоцка выбрались спокойно. Но у заставы заступил дорогу патрульный.

– On ne passe pas, – сказал француз. – Нелься ходить.

– Ой, да я в деревню иду с ребятишками, тут есть нечего.

– Нелься ходить! – повторил патрульный.

Татьяну с мальчиками завели в помещение при заставе. Долго держали в тесной комнате, пока не пришел офицер, говоривший по-русски.

– Куда идьёшь? Деревень? Врошь! Зачем бил в Полотск? – закричал офицер со смуглым горбоносым лицом, с острыми усами стрелками. От злости стукнул шпагой об пол. – Буду пытать! Больно! Больно пытать!

– Здесь все у меня от болезни кончились, и мать, и отец, и тетка… – жалобно запричитала Татьяна. – Нужно детей в деревню отвести. Тут есть нечего. Отпустите, правду сказываю… Ей-богу, правду…

– Не верю тебье! – рявкнул офицер и приказал обыскать женщину.