От Бородина поднималось церковное шествие с иконой Смоленской Божьей Матери. Впереди шли пехотные полки со снятыми киверами. Позади, меняясь, несли икону солдаты и офицеры. Потом шли в золоченых ризах священники, дьякона, взмахивавшие кадилами, от которых кудрявыми струйками клубился ладан. Главным служащим молебен был небольшой сухонький архимандрит в черном клабуке, за ним грудились усталые певчие, в двадцатый раз запевавшие «Спаси от бед рабы Твоя, Богородице…» Со всех сторон бежали к великой русской святыне (она таковой и являлась для каждого православного) солдаты, офицеры, ополченцы и какие-то местные мужики. Старинную, с потемневшим ликом в золоченом окладе икону везли от самого Смоленска, взяв ее из подожженного французскими гранатами кафедрального собора.
Солнце играло яркими пятнами на золоченом окладе, ветерок колыхал белыми покрывалами, которыми, чтобы не касаться рук, поддерживали икону. Пение уставших клирников звучало негромко под открытым бледно-голубым небом, над обнаженными головами людей, собравшихся перед сражением.
Многие молящиеся истово крестились и вытирали глаза. От крестного знамения военных людей что-то звякало или звонко стучало: пуговицы, пряжки ремней, штыки, ножны тесаков, сабли и шпоры. Некоторые солдаты и ополченцы становились на колени и кланялись в землю. Были и кое-кто (видимо, офицеры из немцев), что стояли почтительно, сняв головные уборы, но не крестились.
Когда подъехал Кутузов, толпа расступилась, певчие заголосили громче. Главнокомандующий тяжело слез с коня. Согнувшись и опираясь на двух адъютантов, преклонил колени перед святыней. Белая седина Кутузова как-то особенно выделилась среди более молодых, приглаженных или взлохмаченных голов. Приложившись к иконе, Кутузов, поклонившись до земли, запрокинул лоснящееся лицо с вытекшим глазом. Он попытался подняться сам, но не смог из-за тучности и слабости. Наконец стал на одно колено, его подхватили под локти офицеры. Кутузов еще раз перекрестился, принял от кого-то свою белую шапку без козырька и, тяжело ступая, направился к лошади. Люди сомкнулись за его спиной и продолжали молиться.
Затемно все приготовились и были разведены и расставлены по своим позициям. Когда стало светать, порозовели редкие облака на востоке. Завиднелось Бородино с белой церковью, хотя еще не разошелся туман. Когда туман рассеялся, блеснул первый луч.
Вчера много и упорно трудились «пионерные» войска. Дворы в деревне Семеновской были разобраны, чтобы пожары не помешали передвижению войск. Укрепления на Курганной высоте смыкались. Там располагались корпуса Раевского и Дохтурова.
Кутузов подремывал еще, сидя на кожаной скамье у деревни Горки. Оскорбленный назначением Кутузова на должность главнокомандующего всех войск, Барклай де Толли поздоровался с офицерами подчеркнуто вежливо и спустился, сопровождаемый адъютантами с Горицкого холма. Остановился перед Преображенским и Семеновким полками.
– Господин Сеславин, поезжайте к артиллерийскому резерву. Подготовьте, в случае надобности, его срочное передвижение в нужном направлении, – сказал Барклай.
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство.
Затем Барклай отдал короткое распоряжение Гавердовскому. Съезжая с батареи, Гавердовский кивнул Сеславину и поскакал к Бородину, окутанному туманом. «Увидимся ли?» – подумал Сеславин, а сам поехал исполнять приказание Барклая.
Ширь полей у села Бородино, Утицкий лес вдалеке, жнивье между деревнями Семеновское и Шевардино, воды Колочи и Москвы-реки осветились наконец ярким солнцем.
Говорили, будто Наполеон, выйдя из палатки, произнес торжественно: «Вот солнце Аустерлица!» Впрочем, есть мнение, что в подобных случаях корсиканец был, как правило, скучно-молчалив либо сугубо практичен. А знаменитую фразу изрек кто-то из его маршалов. Или вообще придумали ее позже.
Действительностью явилось то, что Бонапарт направил пехоту в село, отделенное от общих позиций речкой Колочью, и сказал:
– Приступить к бомбардировке неприятельских флешей. Сражение начинается.
Отправляясь верхом исполнять приказание Барклая, Сеславин услышал донесшийся издалека глухой пушечный выстрел. «Гаубица», – определил опытный артиллерист. После короткой тишины последовал второй, третий, четвертый выстрел. И канонада загремела по всей линии французских войск. «Сражение началось», – будто повторив сказанное Наполеоном, подумал Сеславин. Он невольно повернулся в сторону Бородина, куда ускакал Гавердовский.
Через некоторое время он узнал, что лошадь его вернулась с окровавленным седлом. Тело убитого полковника так и не нашли.
Посмотрев влево, Сеславин увидел столбы дыма над Семеновскими флешами, сопровождаемые ревом артиллерии. Русские пушки отвечали. Захваченная французами деревня за Колочью была отбита контратакой армейских егерей. У Бородина трещала ружейная перестрелка. Раздавался многоголосый крик сошедшихся в штыковом бою пехотных колонн.