Полет орлицы

– Нет. Мои солдаты погибали и получали ранения, как и все прочие. Я не переставала говорить моим людям одно, главное: чтобы они не колебались и сняли осаду.

– И ты была ранена под Орлеаном?

– Да, была.

– Когда и где?

– Во время штурма Турели.

– Как это случилось? Расскажи нам.

– Я первая приставила лестницу, чтобы мои люди взбирались наверх. Тогда меня и ранили стрелой.

– Пусть укажет, куда!

– В шею…

Она сказала это негромко. Жанна не хотела вспоминать тот штурм. Но воспоминания сами атаковали ее, внезапно. Крики и лязг оружия обрушились на нее, окровавленные лица, обрубки конечностей, которыми была устлана земля. Разбитые черепа и розовая каша – забрызганные кровью мозги. И сталь, много стали, алые от крови мечи, и хруст, хруст костей. Потом рыжая физиономия наверху, в проеме бойницы, и тупой удар, боль, желание крепче сжать знамя. Но оно уже выпадет из рук. Звуки плывут. Она глохнет. И опять врываются крики. И вновь исчезают – разом. Тьма…

– Жанна! – окликнули ее.

– Да? – точно очнувшись, рассеянно проговорила она.

– Тебе плохо, Жанна?

– Нет, – она отрицательно замотала головой, – ничего …

– Тебя ранили в шею, и ты осталась жива? Не истекла кровью?

– Чуть ниже шеи, – ее пальцы нащупали узелок в области ключицы. – Вот сюда. Я могу показать, господа. У меня остался шрам.

– Ты знала наперед, что будешь ранена?

Она собралась – последние крохи недавней грезы, кошмара, вернувшегося неожиданно, разом, рассыпались.

– Я хорошо знала об этом и сказала о том своему королю.

– И тебя не остановило ранение?

– Нет. Ни меня, ни мое войско.

– Но как такое могло быть?

– Я получила большое утешение у святой Екатерины и поправилась в течение двух недель.

– Эти две недели ты была прикована к постели?

– Нет, я ездила верхом и готовила моих людей к битве. Надо было торопиться…

– Торопиться? Куда, Жанна?

– Все мои победы, точно надежные камни, выстилали дорогу к одному городу – Реймсу, где я должна была короновать дофина Карла. Что я и сделала позже.

– Скажи нам, Жанна, ты щадила своих противников?

– Я щадила тех, кто готов был сложить оружие.

– Когда комендант Жаржо предложил тебе двухнедельное перемирие, почему же ты не согласилась? Разве мир – не то, чего ты добивалась на французской земле?

– Мне не нужно было перемирие с англичанами. Я и сеньоры моего войска потребовали от англичан сдачи крепости и немедленного ухода. Мы предложили им оставить оружие и доспехи и уйти на конях, в кафтанах или плащах, как мирные граждане. Я пообещала сохранить всем жизнь. Это ли не милосердие? Это ли не попытка решить наше дело миром? Я никогда не нарушала своего слова и сдержала бы его в этот раз. Но коменданту Жаржо графу Суффолку нужно было время, чтобы дождаться подкрепления и решить наши дела войной. Я не предоставила ему этой возможности. Я предупреждала его: штурм Жаржо будет жестоким, и он был таковым. И кто не был убит в Жаржо, тот был пленен, как и сам граф Суффолк!

– Тогда ответь нам, Жанна, на следующий вопрос. Ты штурмовала парижские ворота Сент-Оноре восьмого сентября тысяча четыреста двадцать девятого года – в праздник Рождества Богородицы. Неужели «голоса святых» подсказали тебе такой день наступления на Париж?

– Я уже не помню…

– А ты вспомни! Ведь ты называешь себя христианкой!

Нет, она помнила – все помнила. Такое не забудешь!

– Так могут ли, Жанна, «святые» подтолкнуть человека на убийство в святой день?

– Я не каждый день слышала «голоса». И часто поступала по собственной воле. – Она готова была разреветься. – Война есть война…

– Это не ответ! Или так ты хочешь оградить своих «святых»? Но тогда ответь, хорошо ли ты поступила?

– Скажи нам, Жанна, можно ли устраивать бойню в праздник? И кто ты после этого – «посланница небес», как утверждаешь сама, или кровожадный убийца в женском обличии?!

– Англичане уже почти сто лет приходят на землю Франции, которая им не принадлежит! – Негодование, ярость и боль захлестнули ее. – Жгут и разоряют, насилуют и убивают, не задумываясь, праздники то или будние дни. Так ли уж велик мой грех, что я попыталась освободить столицу своего королевства, выбрав день, который оказался праздничным? Война есть война, господа! И вы ее начали – не я!

7

Войдя в камеру Жанны, Кошон сразу понял, что она в отчаянии.

– Я расскажу им, ваше преосвященство, кто я! – взглянув на него, неожиданно выпалила она.

– О чем ты, дитя мое?

– Я признаюсь суду, что я – принцесса крови. Все узнают об этом!

– Ты… не принцесса.

Жанна изумленно взглянула на собеседника:

– Нет?!

– Нет, моя девочка. Конечно, – поспешил поправить самого себя Пьер Кошон, – для меня – да. Я знаю, кто ты. Знает об этом и узкий круг посвященных. Но для целого мира – нет. Для всех ты – девушка из Домреми. Девушка, околдовавшая дофина Карла и его свиту. Назовись ты принцессой, тебя еще будут судить как самозванку, порочащую имя Карла Шестого и Изабеллы Баварской, между прочим, добровольно отдавших предпочтение своему внуку Генриху Шестому Английскому. В ущерб дофину Карлу.