Полет орлицы

– Но я думал, графиня, – продолжал Пьер Кошон, – что поскольку графы Люксембурги – вассалы герцогов Бургундских, а герцог Бургундский – верный христианин и друг короля Англии и Франции Генриха Шестого, вы должны стараться выполнять его волю…

– Вы напрасно так думали, монсеньор! Я не собираюсь выполнять волю мальчишки Генриха Шестого! А вернее – волю его ненасытного дядьки! И моя фамилия не менее знатна, чем фамилия Ланкастеров! Люксембурги были императорами Священной Римской империи и королями Богемии, между прочим! Что мне за дело до вашего Генриха? У него есть Англия, вот пусть туда и возвращается! – Она ударила об пол тростью. – Вместе со своей родней!

– Забудьте об англичанах, графиня, подумайте о церкви, – Кошон потряс пальцем, – и святой инквизиции!

– Неужто вы грозите мне, монсеньор? – Старуха даже подалась вперед, точно готовилась стукнуть своей палкой Кошона по темени. – Мне шестьдесят восемь лет, монсеньор. Скажите, я похожа на человека, который чего-нибудь боится?

– Нет, графиня…

– Так вот послушайте меня, монсеньор. Жанна – прекрасная девушка с благородным сердцем, и будь я проклята, если позволю увезти ее вам или кому-нибудь другому, кто служит англичанам! Вначале заставьте меня умереть, а потом приходите! Жан! – громко, точно он был не в десяти шагах от нее, а за крепостной стеной, выкрикнула она. – Жан, племянник мой! – Старуха встала с кресла, опираясь на свою трость, но неожиданно вырвала ее из-под себя и потрясла ею в воздухе. – Клянусь, если ты отдашь англичанам нашу гостью, то я передам все свои земли этому бездельнику Пьеру, твоему брату, а еще лучше – моему крестнику Карлу Валуа, пусть купит побольше оружия и задаст этим проклятым годонам перца! Слышишь, Жан?!

Даже Люксембург не ожидал такого от своей тетки. Что до Пьера Кошона, так он вылетел из ее апартаментов как ошпаренный.

– Да это… да это – фурия! – бормотал он. – Она сама – еретичка! Таких еще поискать! Это куда же годится? Да она… Это же – богохульство! Это – плевок в лицо церкви!

Жан Люксембургский догнал его и упросил не уезжать, хотя Кошон уже готов был броситься в свою карету и гнать поскорее от этих злых мест.

От праздничного ужина в обществе благородных дам Боревуара епископ отказался – он решил трапезничать в отведенных ему покоях. Попросил прислать к нему доктора, сославшись на недомогание. По той же причине к столу не вышла и Жанна. У нее болела голова, она потянула руку. Все что угодно. Свернувшись калачиком на своей кровати, она смотрела на вечернее небо за окном спальни и алый свет, разливающийся по всей округе и все гуще рдеющий на каменном карнизе.

Никогда еще не было такого мрачного молчания в Боревуаре во время трапезы, посвященной радостному событию – возвращению доблестного полководца в родной дом.

На следующий день Жан Люксембургский и Пьер Кошон, в сопровождении отряда, отбыли из Боревуара. А Жанна узнала, что старая графиня указала на дверь епископу, посланцу лорда Бедфорда, и даже пригрозила племяннику, если он пойдет на сговор с англичанами, лишить его наследства. Жанна встала на одно колено перед креслом графини и коснулась лбом ее сухих, но еще крепких рук. Так она могла поклониться только королю.

– Встань, голубушка, встань, – поднимая ее, сказала растроганная графиня. – Я знаю – у тебя благородное сердце. Тут я не могу ошибиться…

Она с честью выиграла этот поединок. Глаза юной герцогини де Бар светились от счастья, графиня де Бетюм не могла удержать слез.

– Англичане разбиты наголову! – ударив тростью об пол, громко, надтреснувшим голосом сказала старая графиня. – А вот теперь мы устроим настоящий пир!

И в честь этой победы в тот же вечер устроили праздничный ужин.

…Если бы лорд Бедфорд увидел, какими веселыми и счастливыми были пирующие, он бы непременно задохнулся от злости.

Впрочем, задохнуться от злости у него выдалась возможность неделей позже.

– И тогда она назвала англичан так, как называют их самые последние враги, и поклялась лишить своего племянника наследства, если он выдаст нам еретичку Жанну!

О проделках старой графини Кошон с придыханием рассказывал в парижской резиденции регента. Уже в середине беседы лорд Бедфорд подскочил с кресла и теперь мерил шагами залу.

– Эта старуха бросает вызов Англии? – вконец опешив, спросил лорд Бедфорд. – Англии?!

– Не только Англии, – поправил его Кошон, – но церкви и святой инквизиции.

– А граф Люксембург, что же он? А мой дружелюбный шурин – Филипп? – Герцог сжал кулаки. – Ох, этот Филипп! Как они допускают такую низость? Ведь это… предательство своего союзника!

Присутствовавшие при разговоре три пса лорда Бедфорда удрученно смотрели на своего хозяина. По его тону, все оттенки которого они различали на зависть самому искусному дипломату, псы понимали, что их грозный повелитель оскорблен до глубины души.

– Как я заметил, милорд, между ними существует круговая порука, – осторожно добавил епископ Бове.