Полет сокола

– С большинством из них – да, – ответила она.

У нее были маленькие руки. Мне нравится, когда у женщин маленькие руки.

Колец она не носила.

– Что входит в ваши обязанности? – спросил я.

– Я прикреплена к факультету истории искусств, – ответила она. – Два-три раза в неделю читаю лекции студентам второго и третьего курсов и вожу первокурсников во дворец, как сегодня, и в другие места, представляющие интерес. Я здесь уже два года.

Официант принес ее заказ. Несколько минут она ела молча. Затем взглянула на меня и улыбнулась.

– А вы? – спросила она. – Вы приезжий? На туриста вы не похожи.

– Я групповод, – ответил я. – Приглядываю за туристами, как вы приглядываете за студентами.

– И ваши подопечные здесь в Руффано? – На ее лице появилась легкая гримаса.

– Нет. Сегодня утром я в последний раз пожелал им хорошей скорости.

– И теперь…

– Можно сказать, что теперь я свободен для предложений.

Некоторое время она молчала. Ее целиком занимала еда. Но вот она отодвинула тарелку и принялась за салат.

– Для какого рода предложений? – спросила она.

– Делайте. Я отвечу.

Она посмотрела на меня, словно о чем-то задумавшись.

– Какими языками вы владеете?

– Английским, немецким и французским. Но я никогда не читал лекций, – – сказал я.

– Я этого и не предлагала. У вас есть диплом?

– Туринский диплом по иностранным языкам.

– В таком случае – почему групповод?

– Видишь страну. Хорошие чаевые.

Я заказал еще кофе. Беседа ни к чему меня не обязывала.

– Итак, у вас каникулы? – сказала она.

– По собственному желанию. Я не уволен, просто захотел несколько недель отдохнуть от постоянной ра боты. И, как уже сказал, открыт для предложений.

Она закончила свой салат. Я предложил ей сигарету, она согласилась.

– Возможно, я смогу вам помочь, – сказала она. – В университетской библиотеке временно не хватает сотрудников. Часть нашего персонала все еще размещается в одной из комнат дворца. Потом они переедут в новое помещение между университетом и студенческим общежитием, но наше прекрасное здание откроется только после Пасхи. Сейчас у нас полный бесдорядок. Библиотекарь – мой хороший знакомый. Ему не обойтись без дополнительной помощи. А диплом по современным языкам… – Она не закончила, но по ее жесту можно было понять, что остальное не составит труда.

– Звучит заманчиво, – сказал я.

– Про оплату я ничего не знаю, – поспешно добавила она. – Думаю, не много. И, как я сказала, работа временная, но, может быть, именно это вам и подойдет.

– Возможно.

Она подозвала официанта и тоже заказала кофе. Затем вынула из сумки визитную карточку и подала ее мне. Я взглянул на карточку и прочел: "Карла Распа, Руффано, виа Сан Микеле, 5". Я подал ей свою: "Армино Фаббио, ``Саншайн Турз''".

Она иронично вскинула брови и положила мою визитную карточку в сумку.

– "Саншайн Турз", – пробормотала она. – Может, и стоит заняться.

После окончания рабочего дня Руффано словно вымирает. – Не сводя с меня глаз, она допила кофе. – Надо подумать. А сейчас я должна вас покинуть, в три у меня лекция. После четырех я буду в библиотеке и, если вы примете мое предложение, могу вас представить библиотекарю Джузеппе Фосси. Для меня он все сделает. Ест с моей руки.

По выражению, мелькнувшему в ее глазах, можно было догадаться, что он делает не только это. Я галантно вернул ей взгляд. Из соображений вежливости мы по-прежнему оставались заговорщиками.

– Документы при вас? – спросила она, вставая из-за стола.

Я похлопал рукой по нагрудному карману:

– Всегда при мне.

– Отлично. А теперь до свидания.

– До свидания, синьорина. И благодарю вас.

Она вышла на улицу и скрылась. Я еще раз взглянул на визитную карточку.

Карла Распа. Имя ей подходило. Твердое, как ноготь, и с мягкой серединой, как неаполитанское мороженое. Мне стало жаль библиотекаря Джузеппе Фосси.

Однако для меня это могло быть выходом на две-три недели. Конечно, не работа. Возможно, одно зависит от другого, но об этом пока можно не думать.

Я расплатился и с саквояжем в руке вышел на улицу, чувствуя себя улиткой, на которую навалился весь мир; затем перешел улицу, чтобы узнать, можно ли наконец войти в церковь Сан Чиприано. На сей раз она была открыта.

Я вошел внутрь.

Запах церкви, как прежде запах дворца, вернул меня в прошлое. Здесь меня охватили воспоминания, хоть и не такие острые, но более мрачные, приглушенные, – воспоминания о воскресных и праздничных днях, связанных с необходимостью хранить молчание, с беспокойством и страстным желанием вырваться наружу. Церковь Сан Чиприано не напоминала мне ни о благочестивых чувствах, ни о молитвах; а лишь об остром ощущении моей незначительности и одиночества в толпе взрослых, монотонном голосе священника, руке Альдо на моем локте и желании писать.

Кроме ризничего, который возился со свечами в большом алтаре, в церкви никого не было, и я, инстинктивно передвигаясь на цыпочках, прошел в левый придел. Ризничий продолжал заниматься своим делом, и от главного алтаря до меня долетали глухие звуки. Я нашел выключатель и включил в приделе свет.