Дверь комнаты я открывала, полная сомнений. Может, отселить его в соседнюю пустующую спальню? Утащить у Яолы ещё один ключ… После чего, пожалуй, экономка всё же задумается, куда подевалась добрая часть её связки, а там и до разоблачения недалеко.
– Ладно, я поторопился, – без малейшего смирения буркнул Рене мне в спину и сам прикрыл за собой дверь, старательно запер, подобрал кочергу, повертел в руках и убрал в угол возле двери.
Другого извинения от него не последовало, и от урока он отказался, несмотря на то, что примерно час у него ещё оставался, а может, немного больше, как повезёт. Я поставила на столик скромный ужин, припасённый заранее, и кувшинчик с питьём, к которому вельвинд немедленно приложился. Я осторожно приткнулась в свободное кресло.
– К тому же по обрывкам сведений, которые удалось из тебя выудить, целой картины о тебе у меня никак не складывается, – попеняла я. – Почему скрываюсь я, ты уже знаешь, а по какой причине ты не хочешь или не можешь вернуться в Альнард, мне неясно. Что ты натворил, почему опасаешься показаться своей семье на глаза, что за семья, в конце концов…
– Не опасаюсь. Я уже говорил: не убивал, не подставлял, не грабил.
– А ридены и веринги таскаешь очень ловко!
– Дурное влияние бродячего цирка, – криво ухмыльнулся Рене. – Семья…хорошая. Это я…по молодости был бестолочью безмозглой. Есть вещи, за которые стыдно. Мать из высокого дома, если по-вашему, она знатная особа, отец из охотников.
– Мезальянс? – удивилась я.
– Ну почему… У нас охотников очень уважают и ценят, мама ради него от выгодного союза отказалась и ни разу о своём выборе не пожалела.
Я нахмурилась: Рене отвечал на мои вопросы так, что задавать следующие становилось всё более неудобно. За что же ему стыдно-то!..
– Чем же ты так позорил родителей? – больше себя, чем его, тихо спросила я.
– Детская ревность – страшная вещь, – спустя короткое молчание отозвался Рене. – У нас с братом почти десять лет разницы, я… долго не мог смириться с его появлением. Мне казалось, я ушёл на второй план, стал не нужен.
Я ждала дальнейших откровений, пыталась понять, что же такого отвратительного вытворял парень, что предпочёл быть для семьи мертвецом, но ничего больше не дождалась. Я слишком мало его знала, чтобы судить наверняка, но не производил Рене впечатление мерзавца и подлеца. Вот за то, что руки распускал, стоило ответить оплеухой, а в остальном…
– Понятно, что ничего не понятно, – вздохнула я. – Охоте отец научил?
Вельвинд покачал головой, пропустил меж пальцев камешек на шнурке.
– Нет, конечно, много рассказывал, брал с собой в лес, показывал следы, мне тогда лет шесть-семь было.
– А потом?..
– А потом нет.
Первого хнума Рене, если не врал, добыл в шестнадцать…
– Давай, пожалуй, всё же займёмся твоим имперским, – решил сыч.
Я растерянно моргнула, а он уже вытаскивал из ящичка книги.
***
Что-то неуловимо изменилось. Став опять сычиком на следующие несколько дней, Рене по-прежнему перелетал поближе, заглядывал в лицо круглыми птичьими глазами, подставлял пернатую голову под ладонь, но… Прежде я гладила его пёрышки безо всякого стеснения, а теперь, привычно протягивая руку, вспоминала тот дурацкий момент в галерее, и почти всегда убирала ладонь, либо позволяла себе короткое неловкое поглаживание. Сыч глядел огорчённо, но за пальцы больше не хватал, на ласке не настаивал. Я несколько раз садилась писать Ализарде: одним из самых простых и быстрых способов достать нужные сведения о магах было обращение к ней. Лиз умела очаровывать и спрашивать так, что ей трудно было отказать, и Лиз жила в столице и имела полную свободу передвижения. Вот только впутывать её в свои дела не хотелось. Если о моих планах побега она знала, то о существовании Рене – нет. Как просить её добыть список, не вдаваясь в объяснения, я так и не придумала, а без объяснений не обойтись, тётя обязательно начнёт выпытывать, зачем мне это. А если узнает Верген… Подставлять тётю я не могла.Тайна не любит большого количества участников, иначе перестаёт быть тайной.