Дальнейшие открытия следовали одно за другим; они были так многочисленны, что всех не перечислишь. Уже в 1927 г. Пуадебар помимо Северной Сирии с ее месопотамскими форпостами обратил внимание на другие районы, необходимые для воссоздания общей картины проникновения римлян. В мае 1927 г. он совершил специальный полет над базальтовыми горами к востоку от Дамаска. Здесь, на краю вулканического кратера, он нашел место, откуда начиналась первостепенная по значению Дорога Диоклетиана на Пальмиру. Во время следующих полетов в том же году Пуадебар уточнил подробности конструкции этой военной дороги, ее протяженность и отыскал все ее сторожевые башни. В 1928 г. новая экспедиция на север страны вдоль Хабура позволила ему воссоздать точный план всего разрушенного византийского города Таннурина. Этого до него не смог сделать ни один исследователь. На правом берегу Хабура Пуадебар нашел большую сторожевую башню, известную по описаниям историка VI в. Прокопия, с тех пор она считалась потерянной.
Главной целью всех этих исследований были римские и византийские сооружения, так как Французская академия надписей, которая финансировала все экспедиции Паудебара, поставила перед ним задачу выявить все римские древности в этом восточном районе империи. Однако Пуадебар не оставался равнодушным и к прошлому других народов. Он остро ощущал присутствие предшественников римлян — хеттов и ассирийцев, чьи сооружения римские градостроители и военные инженеры зачастую просто включали в свои планы. Но одна из дорог оказалась невероятно древней во время наземной экспедиции Пуадебар натолкнулся на кремневые орудия каменного века.
Проверять направление этих дорог в полевых условиях было далеко не просто. Рытье траншей требовало большого труда и времени. А пески порой ни за что не желали выдавать свою тайну наземному наблюдателю. Тогда оставалось последнее, поразительно эффективное средство — верблюды! Достаточно было пригнать караван верблюдов на избранный участок, и корабли пустыни тотчас же вытягивались в цепочку вдоль скрытой под песками дороги. Пуадебар был поражен такой невероятной верблюжьей прозорливостью, которую, впрочем, заметил еще римский писатель Вегеций. В одном из своих произведений он говорит, что эти животные, по-видимому, обладают природным инстинктом следовать теми же путями, что и их давно исчезнувшие предки.
Дороги, эти жизненные артерии военного проникновения и колонизации, с самого начала стали лейтмотивом исследований Пуадебара. Однако постепенно перед ним вырисовывалась более широкая и значительная цель, которую можно в общих чертах определить одним римским термином «лимес». Само по себе это слово имеет несколько значений, прекрасно отображающих, как развивалась и углублялась цель исследований Пуадебара в сирийской пустыне. Первоначально оно означало просто дорогу римской армии в завоеванной стране. Но постепенно такая дорога превращалась в укрепленную линию вдоль границ. Правда, опа еще не была настоящей постоянной пограничной линией. По сути дела, земли, завоеванные во времена республики, не имели постоянных укрепленных границ, и Линия Мажино вряд ли пришлась бы римлянам по вкусу. Лишь позднее, при Августе, во времена империи, пограничные базы наступающей армии постепенно превратились в долговременные укрепленные позиции для защиты от варварских нападений. Но даже тогда лишь в отдельных местах были воздвигнуты такие укрепления, как Стена Адриана или Вал Антонина в Северной Британии и аналогичные валы в Западной Германии и в Добрудже.
Но как бы там ни было, лимес в конечном счете, в частности в сирийской пустыне, превратился в широкий пояс оборонительных укреплений. В соответствии с местными условиями и военными и гражданскими нуждами ширина этого пояса была различна. Точно так же колебалось количество фортов, сигнальных башен, лагерей, стратегических дорог и тому подобных сооружений. Неодинаковыми были и численность патрулирующих в разных районах войск, и расстояние между гарнизонами. Разумеется, там, где граница совпадала с непреодолимыми естественными преградами, укрепления были незначительными или вовсе отсутствовали.