— Себя выгораживаете, гражданка Ларина! — не унималась Девлеткильдеева.
Таня недоуменно посмотрела на нее.
— О чем это вы?
— О том это я, что вся трагедия произошла именно из-за вас. Убеждена, что Огнев был влюблен в вас, вы вскружили ему голову, играли с его чувством, а сами в это время крутили роман с Захаржевским!
— Это только ваши домыслы!
— Ничего не домыслы! Свидетелей вашей связи с Захаржевским сколько угодно!
— Этого я как раз не отрицаю. Мы с Никитой любили друг друга, собирались пожениться…
— Но вы же замужем, насколько мне известно.
— Мы с Лариным не живем вместе. Я давно собиралась подавать на развод.
— Но не подавали. Везучая вы, Ларина, женщина — мужья, любовники…
«А вот ты, видно, невезучая», — подумала Таня, глядя на лошадиное, унылое даже во гневе лицо Девлеткильдеевой.
— Почему вы говорите во множественном числе? — спросила она. — У меня один муж, чисто юридический, и один… любовник.
Девлеткильдеева озлобленно махнула рукой — дескать, рассказывай! — и вновь уперлась в свои записи.
— Итак, вы не отрицаете, что состояли в интимной связи с гражданином Захаржевским?
— Не отрицаю.
— А аналогичную связь с гражданином Огневым, стало быть, отрицаете?
— Отрицаю категорически.
— Так и запишем… Ладно, на этом пока закончим. Вот здесь распишитесь.
Таня перечитала протянутую бумажку, расписалась.
— И еще напишите: «Об ответственности за дачу ложных показаний предупреждена».
Таня написала и с облегчением откинулась на подушку — сидеть ей было очень тяжело.
— Предупреждены, стало быть, — сказала Девлеткильдеева, укладывая бумаги в папку. — Это хорошо. Значит, не умрете от удивления, когда вас арестовывать придут.
— Что вы такое говорите?! Я правду сказала!
— Правду? Ну, это как посмотреть… Я лично убеждена, что вы намеренно исказили некоторые факты, чтобы представить себя в самом лучшем свете, а главное — выгородить своего дружка Захаржевского…
Таня, ничего не понимая, смотрела на следователя. На лице Девлеткильдеевой впервые за все время разговора появилась улыбка. В этой улыбке не было ничего хорошего.
— Только зря старались, Ларина, — с плохо сдерживаемым торжеством произнесла Девлеткильдеева. — Ваш любовник, гражданин Захаржевский, полностью сознался в убийстве гражданина Огнева Юрия Сергеевича!
Таня глотнула воздуху — и застыла, не в силах сказать ни слова.
— Так что поправляйтесь, Ларина, и подумайте хорошенько — у вас есть еще время изменить свои показания и действительно рассказать правду. Это зачтется. Готовьтесь, Ларина, — в следующий раз разговор у нас будет серьезный и в другом месте.
Девлеткильдеева встала с табуретки и направилась к дверям.
— Стойте! — крикнула Таня. — Погодите!
Следователь остановилась и повернулась к ней.
— Будем сознаваться? Дозрели? Хвалю.
— Да не в чем мне сознаваться, — досадливо сказала Таня. — Я про Никиту сказать хотела. Не убивал он, не мог! Они с Огневым друзьями были… Если он в чем и признался — так это на него помрачение нашло, когда он Юру мертвого увидел, да еще в крови…
В своем рассказе она скрыла от следователя всего две вещи — безумный монолог Никиты над телом Огнева и то, как он ударил ее в живот и грозился убить себя и ее.
— Убивал, не убивал — это мы выясним. На то поставлены, — сказала Девлеткильдеева.
— Я должна его видеть! — заявила Таня.
— Очную ставку мы вам организуем, — пообещала Девлеткильдеева. — Вот выпишут вас — и организуем.
Она хлопнула дверью. И тут же в палату вошла пожилая медсестра со шприцем.
— Ты уж прости, милая, у меня пост под самой твоей дверью. Слышала я кое-что… Уж не знаю, как там все было, только грешно этой басурманке больного человека мучить. Вон, совсем с лица спала… Дай-ка я тебе укольчик сделаю, мой, особенный. Проснешься — полегче тебе будет. Тогда и подумаешь, что дальше делать…