Полёт:Воспоминания.

Тёмную - это значит: выключить свет, подкараулить, когда он будет входить в казарму, одеяло на голову, и надавать ему тумаков, чтобы не сексотил. Бить решили не крепко, так просто, чтобы впредь неповадно было.

Только накинули одеяло, успели отвесить два-три тумака, как под одеялом раздался визг и приглушённый голос старшины: «Ребята, вы что, ребята, не надо, я больше не буду!» Всех словно ветром сдуло.

Это же надо перепутать! Что теперь будет?! В казарме воцарилась мёртвая тишина. Открылась дверь, и в ворвавшемся из коридора свете показался тот, кого мы ждали - каптенармус.

Перепутали, значит.

Вошедший споткнулся на пороге об одеяло и включил свет. Все спали на своих местах, на пороге лежало одеяло.

Старшины не было.

Я приоткрыл один глаз и стал высматривать, куда делся старшина. Старшина вылез из-под крайней кровати, сделал вид, что он там что-то искал, отряхнул колено и пошёл в каптёрку. Дневальный выключил свет. Мы ожидали разгонов, комиссии, расследования, отчисления... Ничего этого не было.

Просто старшина исчез вместе с каптенармусом и больше у нас не появлялся. Передача имущества, как рассказывал дневальный, была произведена за один день, когда мы были на занятиях, а нам прислали настоящего старшину. 

* * *

Настоящий старшина...

Трудно командовать и, в то же время, быть настоящим в лётном коллективе. Лётная работа нелегка, порой опасна, требует от человека многого, начиная от физических данных, высоких теоретических знаний и умения их быстро и правильно применять в быстро меняющейся обстановке, причём критерием умения является не начальство, не документ об окончании, а жизнь. Естественно, такое может потянуть не каждый, все мы прошли и продолжали проходить постоянно жесточайший отбор. Вполне естественно, что для руководства таким коллективом требовалась и соответствующая личность. Ставить на старшинскую работу курсанта и выключать его из обучения - слишком дорого, да и отстанет он всё равно от быстро растущего уровня подготовки курсанта.

Для нас в то время вся армия подразделялась на лётчиков и пехоту. К пехоте относились все, кто не летал. Некоторое уважение ещё оставалось к списанным лётчикам, уважение, смешанное с жалостью, да ещё к преподавателям лётных дисциплин. Безусловное уважением и безоговорочным подчинением пользовались у нас инструктора: этот скажет стоять на голове - будешь стоять на голове.

Старшина наш был пехотой.

Мы удивлялись только одному: как случилось, что он не летал? Такие обязаны были летать. А он пришёл из морского десанта. Дважды был ранен, прошёл два последних года войны и жив остался. Ордена были у него, но об этом мы узнали не сразу: не очень он любил рассказывать о войне. Он не особенно влезал в наши дела - своих было нимало, не занимался подслушиванием, не поощрял наушничанья, - а что греха таить, в семье не без урода, - встречались иногда и такие (правда до выпуска не дошли, потому что, как правило, - это трусы, которые рано или поздно с лётной работы уходят). Мы к нему относились как к старшему брату. Но это потом, когда его проверили.

А проверка случилась просто. Мы попались в самоволке.

Был выходной. В увольнение всех отпускать было не положено: только определённый процент от личного состава. В городе шёл нашумевший фильм, в гарнизоне только и было разговоров, что о нём. В те времена телевизоров не было, кинотеатр занимал своё достойное место. В увольнение ходили по очереди, попасть в эту неделю в кино нам не светило. Посовещались мы вчетвером да решили всё-таки сгонять на этот фильм после завтрака, тем более, что все пошли в наш клуб смотреть какое-то древнее кино, да и патрули днём в городе не особенно свирепствуют. Гарнизон был огорожен по периметру колючей проволокой; выйти можно было только через знакомую нам дыру на аэродроме. В своё время мы её проделали и замаскировали.

Не успели мы отойти и сотни метров от той дыры, как навстречу - не кто иной, как наш старшина собственной персоной. Оказывается - не только  одни мы умные - он тоже знал о существовании этого прохода и чтобы не крутить вокруг до проходной - тоже пользовался этим нелегальным ходом по дороге из дому на работу и обратно.

Исчезнуть, убежать нам было уже невозможно.

Мы ошалело ждали приближения старшины, уже рассмотревшего и узнавшего своих курсантов.

Кажется, доигрались.

Самоволка - дело серьёзное, тут уже нарядами не обойдёшься. Старшина приближался, вот он уже совсем близко.

Вдруг Юрка Мельников присел на корточки: «Ребята, да вот же она!» Ничего не понимая, мы смотрели на его уткнутый в снег палец.

 «Что смотрите? Я говорю, вот она! Точка выравнивания!» Мы радостно загалдели, кто-то стал раскапывать снег каблуком сапога, другой кинулся за высохшей былинкой и стал водворять её в образовавшийся бугорок...