Полёт:Воспоминания.

Тут уже никакой надежды не было: сразу видно, что похоронка.

И падала на колени хозяйка избы, и пыталась какая убежать от той похоронки, и кричать начинала - ничего не помогало: чёрная всё равно подходила к несчастной и вкладывала в руку воющей бабе тот страшный листок.

И так же молча уходила.

Смертью мы её звали.

Смертью она, как видно, и была.

И даже когда была победа - она чёрного так и не сняла, так и ходила в чёрном.

* * *

Ну, а у меня был дед...

С дедом было весело, интересно. Пока он не пьяный. А потом дед умер.

И стало совсем уже нечего есть. Мы с бабушкой ходили в церковь и молились Николаю Угоднику. А когда бабушка меня окрестила, то меня назвали не Лёнькой, а Алексеем.

Алексей - значит божий человек Батюшка так сказал.

Потом бабушка стала печь шанежки. Так вот к нам иногда - только очень уж редко - попадали шанежки.

Больше всего мне нравились с картошкой.

Только шанежки - это не очень. Хлеба в них мало и очень уж вкусные: только возьмёшь в рот, - тут же и проглотил. Хлеб всё-таки лучше.

Хлеб в рот положишь - и можно долго сосать... Как конфету.

Конфеты - это было до войны.

Сейчас конфет нету.

Потому что нет денег.

Когда мы приехали в Чулым, конфеты ещё были в магазине, потом их не стало.

Война.

Вон на клубе написано: «Всё для фронта, всё для победы!».

Наверное, конфеты на фронт отвезли...

* * *

Мясо уже сварилось. В кастрюле было много волос от ноги. Волосы я собрал и выкинул в печку. Запахло палёным.

А на ноге волосы ещё остались.

И всё равно мясо такое вкусное! Только несолёное. Мясом я кормил и брата. Он ещё жевать не может.

Я сам ему жевал и кормил его. Я кормил его до тех пор, пока он не стал то мясо изо рта языком выталкивать, а потом заревел. Плохо, конечно, без соли.

Очень уж дорогая соль. Да ещё волосы. И всё-таки какое это счастье - я наелся мяса за всю войну! Большего счастья я не знал. Хотя нет. Ещё мне раз за войну повезло здорово, когда дядя Гриша из Берлина вернулся. Это уже когда война закончилась.

Шуму тогда было! Ещё ночью все стали бегать, кричать, стрелять! Я тогда испугался. Оказывается, стреляли потому, что кончилась война. Все тогда на улице обнимались, целовались, плакали. А потом приехал дядя Гриша. Он прошёл всю войну и остался живым. Даже ранило его всего только два раза.

Он приехал в длинной шинели и блестящих сапогах. И привёз вещмешок.

Вещмешок, правда, был совсем маленький - ну, там, бабушке и маме по платочку, да вот Юльке - это тётке моей - платье красивое. Она в нём в клуб пошла, - так все прямо там ахали, а потом кто-то сказал, что это не платье, а ночная рубашка. Мол, в таких немки с немцами спать ложатся. Юлька потом долго плакала, ей больше нечего было надевать, чтобы на танцы ходить в клуб. А тогда в клубе уже стали делать танцы, потому что война закончилась, и её подруги стали ходить на танцы, чтобы познакомиться с фронтовиком.

Фронтовиков было мало, потому что всех побили на фронте, а девчат много, и все хотели, чтобы познакомиться. Мы тоже бегали на танцы. В клуб нас не пускали, потому что мы босиком, а там маленькая комната, все обутые, ноги обтопчут, так мы смотрели в окна. Интересно там: по стенам поставлены лавки, на лавках все сидят и щёлкают семечки, все такие нарядные, в платочках, а у фронтовиков на гимнастёрках медали и даже ордена. И красивые планки слева на груди - это за ранения. Особенно красивые были за тяжёлые ранения. Когда на табуретку ставили патефон и заводили пластинку - все начинали танцевать. Девчат было много, фронтовиков - мало, девчата сидели на лавках, щёлкали семечки, как будто и не хотели танцевать, а фронтовики курили махорку и приглашали девчат. Те сразу шли танцевать с фронтовиками, а кому фронтовиков не досталось, - те приглашали сами подружка подружку, это называлось танцевать «шерочка с машерочкой». Потом танцы заканчивались, и все по парам расходились гулять к речке. А те, кому фронтовика не досталось, - те ходили сами, пели песни и плакали. Чего было плакать, когда натанцевались столько? Когда дядя Гриша приехал - весь Чулым сбежался ко двору. Все расспрашивали дядю Гришу, кого он видел на фронте, и если кого он видел - так все радовались, а если кого не видел - так плакали и уходили.

Ну, так вот: когда дядя Гриша выложил всё из мешка своего, с бабушкой водки напился и спать лёг. А я стал разглядывать, что он привёз из Германии. И увидел на окне такой красивенький брусочек - он в блестящую бумагу завёрнутый, и что-то там не по-нашему написано.

Понюхал - пахнет вкусно.