Надо думать. Саньке необходимо отдохнуть, прийти в себя, разумом укрепиться. Эх, почему у меня нет личного необитаемого острова! Какой бы я там санаторий для таких вот случаев отгрохала! Сидел бы Санька у меня сейчас на террасе над морем, пил настоящий мокко и слушал Моцарта... через неделю был бы как новенький.
Утром совершенно неожиданно позвонил московский гость. Сухо попросил проводить его к поезду - нужно, де, переговорить.
Ну, переговорили. Отдал он мне рецензию на сборник, высказал несколько замечаний. А когда прощались мы у вагона, вдруг тронул длинными пальцами мою щеку и сказал нежно:
- Вэдмэнятко...
Поезд вильнул хвостом на дальней стрелке, а я все глядела ему вслед.
Вэдмэнятко... Невозможно перевести это украинское слово. Совсем маленькая ведьмочка. Ну совсем.
Оно, конечно, за комплимент спасибо, а только мне пора наведаться в клинику. Но прежде чем незримо появиться в реанимационной палате, я заглянула в кабинет главного врача. Интересно мне было, что он там понаписал в истории болезни, и не требуется ли эти записи маленько исправить.
Перед взбешенным главным врачом сидели двое перепуганных людей. Старые знакомые... Врач ломал в руках коробок спичек и говорил торопливо, словно надеясь все-таки уломать упрямых собеседников:
- ...Да поймите вы, странные вы какие. Не могу я этого разрешить, и не разрешу. Это возмутительно. Можете вы сообразить - в реанимации парень! С того света буквально вытащили! Как это я вас к нему пущу? Да он после вашего визита в окно сиганет! Я бы и сам прыгнул...
А они совершенно одинаковыми механическими голосами возражали, будто уверенные в конечной своей победе:
- Доктор, мы как раз и хотим, чтобы он в окна не прыгал...
- Доктор, его надо поместить как раз туда, где на окнах решетки, оттуда не выпрыгнешь...
- Доктор, там ему пару уколов сделают, он уже и сам прыгать не захочет...
- Доктор, поймите, пусть он только вот эту бумажку подпишет...
Врач хватал ртом воздух и наливался бессильным, а потому особо мучительным гневом. Наконец сорвался на крик:
- Я - медик! Доступно это для вашего понимания или нет? Я не допущу этого! Я сообщу о ваших отвратительных действиях куда следует! Вы войдете в реанимационную только через мой труп! И вообще! Я занят! Вы мешаете мне работать!
На столе главного врача вякнул телефон. Он сорвал трубку и по инерции рявкнул:
- Да! Я слушаю!
Но следующая его фраза прозвучала уже тоном ниже:
- Да... здесь... нет. Но позвольте, как это? Это черт знает что! Я буду жаловаться!
Телефонная трубка разразилась дразнилкой гудков. Врач оскалился и потряс трубку с жестоким наслаждением, как горло удавленного врага.
Потом изобразил ледяную улыбку и тихо сказал своим посетителям:
- Вон отсюда.
И что вы думаете? Они ушли! Так и пошли себе, как дуси!
А кстати, что там за бумажечку они хотели подсунуть Дару? Я, невидимая, заглянула через плечо старшего уполномоченного, который сжимал в руке влажный от его пота листок бумаги. Да-а... Полная индульгенция по форме: "Я, такой-то, претензий к таким-то не имею".
Испугались, значит. Ну как же, а вдруг их обвинят в доведении до самоубийства? Между прочим, весьма скоро они опомнятся и поймут, что бумажке этой, грамоте филькиной - грош цена. И единственное для них спасение - требовать от врача скрупулезного соблюдения одного крепко укоренившегося правила... Дело в том, что человека, спасенного после попытки самоубийства, ставят на учет у психиатра... А уж если им удастся сделать из Дарки патентованного психа, то... полная свобода действий. Можно не бояться никаких обвинений, можно, победно размахивая соответствующей бумажкой, требовать от лица общественности помещения поэта в специальное лечебное заведение, напирая на его опасность для окружающих. Соседи такое ходатайство подпишут, еще как подпишут... Соседям совсем нелишние три сотки сада возле дома Дарки.
Стоп. А ведь они чего-то такое говорили... насчет решеток на окнах...
Я бросилась обратно в клинику. Но Дара на месте не оказалось. Главного врача - тоже. Но с ним все более-менее ясно: срочно вызвали в горздравотдел. А вот куда девали Дарку?! Подать мне его немедленно!
И меня швырнуло, закрутило, перевернуло через голову и выбросило на желтый кафельный пол ванной - "помывочного пункта" психиатрического отделения клиники...
Бессильно свесив руки с набухшими венами, стоял посреди комнаты голый Дар. Казалось, уже ничто не интересует его в этом мире. Потухшими глазами смотрел он, как наполняется белая эмалевая купель - для крещения его в новую жизнь. Жизнь безнадежного психически больного. Толстая румяная санитарка пробовала воду локтем - точно как для младенца. Она обернулась, увидела меня и застыла с разинутым ртом. Потом быстро омахнулась крестным знамением. Ну этим нас не проймешь, тетенька!
Я крепко тряхнула Дара за плечо:
- Очнись! Ты меня узнаешь? Они тебя кололи? Отвечай! Хоть один укол успели сделать?
Дар с трудом разлепил ссохшиеся губы, улыбнулся жалко и прошептал:
- Оля... забери меня отсюда...