Полеты над вечностью

Все шептались, осуждали, мол, стирает и готовит, мол, кухарка-эскорт. А я был счастлив. Маше можно было ничего не рассказывать, ведь она все равно не многое запоминала, и ничем не удивлять – ее устраивало все. Каждый вечер в ее тишине или косноязычном стрекоте был похож на маленький отдых на теплом курорте. И по утрам, когда она с видом заядлой хозяйки хлопотала у плиты, очередная порция переваренных макарон или недожаренного омлета казалась очень вкусной.

Машутка напоминала мою милую бабушку. Которая так любила дедушку. Которого так любил я. И без которого жизнь начисто потеряла смысл. Дед отказался от первых еврейских красоток ради тихой провинциалки. Она приехала к нему в Москву без вещей и приданого. Она ночами изучала Устав КПСС, всегда хотела вступить в партию, на всю зарплату патриотично покупала советские облигации вместо хлеба. И любила деда до последнего вздоха.

Эх, Машутка…

Перед премьерой

У меня только я.
У тебя только ты.
У нее лишь она.
И у нас только мы.
Потому что есть я!
Потому что есть ты!
И, конечно, она!
И, наверное, мы…

Хорошо помню сутки до премьеры.

Тогда я снимал однушку на верхнем этаже панельного дома на Высокой. Обои с подтеками, крепкая старая мебель и замечательная широкая кровать из IKEA, которая занимала значительную часть пространства комнаты и была крайне необходима при моем образе жизни.

Если бы та кровать могла ожить, она стала бы моей идеальной подругой – умеет хранить секреты, не скрипит, не ревнует, всегда можно положиться. Кстати, при обоюдном превращении предметов в людей, а людей в предметы новые люди вымрут в первый же год из-за нас, предметов, ведь в новом предметном мире все расклеится и станет никудышным: кровати чуть что ломаются, компьютеры ловят «глюки», чайники «тупят», сски глумятся, торговые и парковочные автоматы бесконечно заглатывают купюры, любые вещи мешают жить, а светофор горит красным из принципа (как говорится, ни себе, ни людям).

В коридоре поздоровался с соседкой. Марионеточно качая головой, старушка проскрипела свое вечное:

– Сгорим, ой, сгорим! Точно сгорим.

Старуха каждый вечер повторяла угрозу, причем с одинаковой горечью и убежденностью.

В десять вечера в дверь позвонила управдом. Толстые ноги в тапках, халат, хмурые брови в линию.

– Сергей приходил?

Своего арендодателя Сергея я не видел уже полгода. Между запоями он гастролировал по Подмосковью: ремонтировал квартиры исключительно у одиноких женщин и с обязательным скандалом. После месяца совместного проживания дамы обнаруживали разрушенную ремонтом квартиру, недостачу чего-нибудь серебряного или золотого в серванте (шкатулке/матрасе/секретном пакетике среди белья или простыней) и к тому же незапланированную беременность.

Управдом, не дожидаясь моего ответа, с силой захлопнула дверь. Сцена повторялась еженедельно и каждый раз была предзнаменованием неприятностей.

Машутка, тоже в халате, перебирала вещи.

– Не хочешь заняться чем-то более интеллектуальным? – раздраженно брякнул я.

В ответ Маша заморгала и загадочно промолчала.

– Гарь! Гарь чувствуешь?