Полёты в одиночку

Я молчал. Не знал, что ответить.

– Ведь думаете, правда? – настаивал он. – Думаете, что я рехнулся!

– Вовсе нет, – ответил я. – Человек вправе делать то, что ему по нраву.

– Думаете, это от желания покрасоваться, – сказал он. – А вот и нет, ничего подобного.

– Да всё нормально, – сказал я. – Правда.

– Это бизнес! – продолжал он. – У меня чисто деловые соображения. Я работаю в Амритсаре, это Пенджаб. Там живут сикхи. А у них – культ волос. Они не стригутся. Только сворачивают волосы в узел на голове. Или прячут под тюрбан. Плешивых сикхи не уважают.

– В таком случае вы здорово придумали, с париком, – заверил его я. Мне предстояло прожить ещё несколько дней в одной каюте с А. Н. Сэвори, и ссориться с ним мне было совсем ни к чему. – Просто блестяще, – добавил я.

– Вы вправду так думаете? Честно? – растаял он.

– По-моему, гениальная идея.

– Я столько сил прилагаю, чтобы убедить их всех, что волосы – мои собственные, – продолжал он.

– Вы имеете в виду хитрость с перхотью?

– Заметили, да?

– Конечно заметил! Блеск.

– Это только одна из моих маленьких хитростей. – Его самодовольство понемногу возвращалось. – Кто догадается, что я ношу парик, если у меня перхоть сыплется, правда?

– Точно. Здорово придумано. Но чего ради мучиться тут? На корабле ведь нет никаких сикхов?

– Как знать, – сумрачно сказал он. – Мало ли кто может следить за тобой из-за угла.

Нет, он точно чокнутый.

– Я смотрю, у вас их несколько, – заметил я, показывая на чёрный кожаный футляр.

– Одного мало, – пояснил он, – по крайней мере, если всё делать как следует, а я привык только так. У меня с собой всегда четыре штуки, и они немного отличаются друг от друга. Не забывайте, волосы растут. Поэтому один немного длиннее другого. Каждую неделю я надеваю новый, чуточку подлиннее.

– А что потом, после того как вы надели самый длинный парик? – поинтересовался я.

– А, – заулыбался он. – Это ещё одна моя маленькая хитрость.

– Не понимаю.

– Тогда я просто говорю: «Кто знает хорошего парикмахера?» А назавтра надеваю самый короткий.

– Но вы же говорили, что сикхи не одобряют стрижку.

– Я проделываю это только с европейцами.

Я уставился на него во все глаза. Он настоящий псих. Да я и сам рехнусь, если поговорю с ним ещё немного.

Я сделал шаг к двери.

– По-моему, вы нашли замечательный выход из положения, – пробормотал я. – Блестящий. И ни о чём не тревожьтесь. Я буду нем, как рыба.

– Спасибо, старина, – сказал А. Н. Сэвори. – Вы хороший юноша.

Я вылетел из каюты и закрыл за собой дверь.

Вот такой рассказ про А. Н. Сэвори.

Не верите?

Послушайте, я и сам едва верил, когда на шатающихся ногах поднимался в бар.

Но обещание всё-таки сдержал. Никому ничего не рассказывал. Сегодня это уже не важно. Человек этот был по крайней мере лет на тридцать старше меня, так что душа его теперь давно уже успокоилась, а его парики, наверное, разобрали племянники с племянницами и надевают их, когда играют в шарады.

Пароход «Мантола»

4 октября 1938 года

Дорогая мама!

Мы сейчас плывём по Красному морю. Жара страшная. Ветер дует нам в спину и с той же скоростью, с какой идёт наш корабль, так что на палубе нечем дышать. Трижды разворачивали судно против ветра, чтобы набрать немного воздуху в каюты и в машинное отделение. Вентиляторы просто гонят горячий воздух в лицо.

Палуба заполнена обмякшими влажными телами, от которых идёт пар, как от полотенец в баке для кипячения. Они курят сигареты и без конца кричат:

– Мальчик, ещё одно лёгкое пиво со льда!

Сам я не особенно страдаю от жары – наверное, потому что худой. Между прочим, как только закончу это письмо, пойду играть в настольный теннис с ещё одним худым – это человек по имени Хаммонд, ветеран правительства. Играем мы голыми по пояс, а когда приходится прекращать игру, чтобы не утонуть в собственном поту, просто прыгаем в бассейн.