Эссе настолько открыто, в нем столько возможностей, что оно редко ограничивается только самим эссе. Было бы изрядной глупостью утверждать, что рассматривать эссе только как пространные размышления, которые оказываются в коллекциях таких же размышлений, значит жестоко ограничивать его. Рецензия на книгу – это эссе на тему этой книги. Колонка – эссе на 800 слов, которое составляет противоположность редакционной статьи в газете. Введение в книге – это эссе, которое оформляет историю, репортаж или научные рассуждения, содержащиеся под этой обложкой. И в конце книги тоже эссе – заключение.
В большинстве книг есть отрывки, которые, не называясь эссе, тем не менее несут на себе печать индивидуальности – это отступления от барабанной дроби фактов, дат и цитат, которые читаются как эссе. Возьмем описание телескопа Хейла в Паломарской обсерватории в «Первом свете» (First Light) Ричарда Престона 1987 г., где он представляет себе небеса как
палимпсест, исписанный историями одна поверх другой, восходящими к началу времен. Телескоп, смотрящий в глубину, стирает с палимпсеста слой за слоем: он увеличивает и восстанавливает мелкие бледные буквы на нижних слоях рукописи. Небо можно представить себе и как книгу, разбитую на главы, которые рассказывают историю. Когда телескоп смотрит в небо, он читает эту историю задом наперед – от последних глав к первым.
Такую же
Эссе о науке или об ученых, конечно, ставит перед автором особые задачи, самая очевидная из которых – чисто интеллектуальное упрямство нуклеотидов, фракталов, ферментов и кварков. Что делать бедному эссеисту? Взглянуть науке в лицо, обогнуть ее при помощи метафоры и аналогии или просто проигнорировать все сложное? Вы стоите на пороге лаборатории, указывая на гели, лабораторную посуду и центрифуги, но не двигаясь вглубь? Или же решительно входите и беретесь за дело?
Разумеется, то, насколько глубоко следует погружаться в науку, – проблема всей научной журналистики, которая не исчезнет просто потому, что вы пишете эссе, а не новость. Иногда – это глас усталого реализма – решение принимают за вас. Потому что как автор, а не ученый, вы знаете недостаточно много или недостаточно глубоко, чтобы вам было что рассказать, тогда лучше держать язык эссеиста за зубами. Но иногда, возможно, вам есть что сказать о наноинженерии или о Розалинд Франклин, кроме голых фактов. Стоит ли это говорить? Стоит ли рискнуть показаться дураком? В этом большая загвоздка для эссеиста.
В наши дни, когда научные открытия и псевдооткрытия соревнуются за заголовки, а научные суперзвезды бродят по коридорам своих университетских вотчин, читатели сталкиваются с кварками и квазарами, протонами и прионами. Они спотыкаются о термины и научную номенклатуру, поражаются невообразимо большим расстояниям и невообразимо малым, плутают на темной пограничной территории между наукой и псевдонаукой, путают то, что они знают, с тем, что думают, что знают, знали когда-то, но забыли, и тем, чего не знали никогда. Читателю в этом случае нужна помощь, и ее обеспечивает научный журналист. Но у научного эссеиста больше свободы представить контекст, который будет шире одного дня пресс-релизов от медицинского центра и пресс-службы университета, обратиться к своим знаниям в областях, далеких от науки, медицины и технологий, обернуться к прошлому и поразмышлять о будущем, используя силу языка.
И, как всегда, привлечь свой жизненный опыт.
Эссе об осязании может выиграть от воспоминаний автора о замшевом пиджаке, сшитом для него, и прикосновении рук портного к его телу. Эссе о загрязнении могут украсить ваши впечатления от струящихся на чистом пляже сточных вод. Все тексты состоят из «тамошней» информации и фактов и «здешнего» субъективного, эксцентричного и личного. Эссе дает большую свободу последнему.
Конечно, всему свое место и время, эссеистическое мастерство отчасти зависит от умения понять, когда его стоит написать. Прорыв в лечении СПИДа в журнале