Полевые заметки визуального психодиагноста

Ожидание – это наши фантазии в сочетании со скребущим душу вожделением. Под последним имеется в виду не набивший оскомину фрейдовский мотив о сексуальной неудовлетворенности ибо любая заангажированность, озабоченность, пристрастие уже есть вожделение, т. е. то, что мы любой ценой пытаемся «провести в дело». Ожидание – наша программа и наша посылка в будущее, «круто» замешанная на желании, чтобы именно так и произошло. Иными словами, в любом, даже незначительном акте ожидания уже присутствует как программирование будущего, так и «силовой приказ» на исполнение того, «что очень хочется». Поэтому о какой-либо объективности ожидающего субъекта говорить не приходится – он весь в волнении, поскольку решается судьба его «заказа». В конечном счете до остального ему попросту нет дела, ибо все «лишнее» остается за границей фокуса внимания ожидающего. Он буквально возвел перед собой пока гипотетичный, виртуальный, но – собственный мир. За который, заметьте, будет остервенело драться, но уже в реальном текущем измерении, «здесь и теперь», безжалостно сжигая действующие активы и взрывая мосты к альтернативному разрешению коллизии. Люди в состоянии ожидания глухи и безжалостны ко всему постороннему и слепы в оценке того, что происходит на самом деле. И еще один невеселый момент: любое ожидание по сути своей – бездеятельно и нервически пассивно: дело сделано, золотой грош зарыт на поле дураков ночью и теперь лишь осталось с нетерпением дождаться урожая с золотоносного деревца. Приблизительно в таком вот роде. Добавьте сюда ажиотаж и треволнения риска поставленного на кон, и у вас будет почти полная картина живописуемого… провала. Чаще всего именно провала. Можно, конечно, дождаться вожделенного успеха, победы, вознаграждения, но уже в силу того, что мы «ждем», происходит необратимая девальвация продуктивного потенциала личности. И нет ничего хуже, когда ожидание тотально – тогда человек буквально «сгорает» раньше времени, так и не реализовав до конца своей миссии.

Винсент Ван Гог убил себя не только алкоголем, но и горячкой ожидания от общества хотя бы малой толики денег и признания. Ему не хватит самой малости до первых продаж своих произведений с аукциона. И непрекращающегося до наших дней небывалого триумфа. Слишком поздняя слава и горькое разочарование действительностью побудит внешне преуспевающего Джека Лондона к символичному уходу с арены жизни, так же как и его литературного героя Мартина Идена. Нечто похожее произойдет и с Эрнестом Хемингуэем, у которого ожидания «человеческого социализма» явно не совпадали с наблюдаемой им кубинской действительностью. Максим Горький, он же Алексей Пешков, ожидал мировой славы, почестей и много денег, эмигрировав из большевистской России. Но радушные ожидания закончились горьким разочарованием, впереди «светила» нищета и старческое прозябание в Сорренто. Пришлось вернуться… навстречу почетной смерти.