Полежаевские мужички

Вовка испугался, что Гомзиков обнаружил притоптанный им пласт и выговаривает теперь за него. Ну конечно, обнаружил. Вовка как ни уминал его сапогами, а он все, поди, горбится — подойдешь, так сразу видать. Вот если б Вовка успел вспахать больше, холмик с неприжатой пластом стерней затерялся бы вдалеке и его б ни за что не нашли. Не стали бы ведь ни агроном, ни Гомзиков сновать по полю туда и сюда, искать упрятанный Вовкой огрех.

— Смотри, парень! — пригрозил Гомзиков.

Но Микулин остановил его:

— Будет тебе человека запугивать…

— А я и не запугиваю, — насупился Гомзиков. — Ты посмотри, весь оподзоленный горизонт вывернул… Это ж кто так пашет?

— Где? Какой горизонт?

Но Гомзиков не давал Вовке опомниться:

— На какую глубину положено пахать? А ну-ка, ну-ка, скажи! — Он, хмуря брови, подступал к Вовке. Вовка, понурившись, сжался. — Ага, не знаешь.

Микулин опять вмешался:

— Ну хватит, хватит парнишку пугать, а то отобьешь всякую охоту учиться.

Вовка резко повернулся, пошел к трактору. За спиной заливался смехом Гомзиков:

— Ну, орел так орел, ни перед чем не остановится! Кто только вырастет из такого?

— Да человек и вырастет, — сказал Микулин и тихо попросил Гомзикова: — Ты уж его, Иван Сергеевич, не нервируй больше, ему сегодня и так напереживаться пришлось…

— А что, опять неудачно в клуб слазил? — намеренно громко, в расчете на Вовку, спросил Гомзиков.

— Иван Сергеевич, ну зачем напоминаешь об этом? — одернул его Микулин.

— Перевоспитываю, — самонадеянно тряхнул головой Гомзиков. — Чтобы в другой раз неповадно было по окнам лазить…

— Да чего его перевоспитывать, — не поддержал бригадира Микулин. — Его воспитывать надо… А парень-то все-таки хоть куда… Ты напрасно его задираешь… С головой парнишка: на лету все схватывает. Я с Витькой Зотовым неделю возился, пока научил его мало-мальски разбираться в машине, а этот с полуслова все понимает.

Вовка оторопело оглянулся: микулинская похвала приятно поразила его, и он не поверил, что она была высказана всерьез.

Микулин стоял к нему вполоборота и, конечно же, думал, что из-за шума работающего мотора Вовка не разберет тихих слов.

— Сегодня вон вляпался в траншею… Другой бы на его месте и руки опустил. А этот меня дожидаться не стал, сам выкарабкался.

— А ты-то где был?

Вовка насторожился: в самом деле, где?

— Да, понимаешь, я его на самостоятельность проверить хотел… Ну, и сделал вид, что ушел в деревню, а сам вон у дороги в кустах сидел…

Вовка замешкался у трактора, затылком чувствуя, что и Микулин, и Гомзиков в упор глядят на него. А чего на него смотреть? Вон и замолчали даже, притихли.

Вовка по-хозяйски поставил ногу на гусеницу, подтянулся, уцепившись руками за дверной проем.

— Думал уж, засаду придется оставить, — опять заговорил Микулин. — Еще минута, и выскочил бы, не утерпел. А он и без подстраховки обошелся.

«А вы хотели бы с подстраховкой? — торжествуя, усмехнулся Вовка и, вспомнив давнишний упрек Гомзикова о несоответствии головы рукам, удовлетворенно протянул: — Не-е-ет, у нас голова по рукам. Вот так-то, товарищ Гомзиков…»

— Рисковый ты мужик, — не то осудил Микулина, не то восхитился им Гомзиков.

— Да ведь смену надо учить, — ответил Микулин. — А тут какой риск? Я же рядом… В любую минуту приду на помощь… Только, знаешь, человек лучше постигает науку, когда надеется на себя, а не ждет подсказки от дяди.

Они уже разговаривали не таясь, надеялись, что Вовка из кабины не слышит их. Ох, просчитались, у Вовки и уши по голове.

Вовка сделал прогазовочку. Трактор сердито отпыхивался дымом.

Гомзиков, притворно возмущаясь, закричал на Микулина:

— Да он же у тебя и трактор спалит! Как это ты доверяешь ему одному пахать?

Микулин многозначительно ответил:

— Зябь, она ведь пашется под будущий урожай.

Сказано было это громко, будто Вовка глухой и не услышал бы, если б они не повышали голоса.

Голенастый петух

Для вечерних киносеансов в Полежаеве нет определенного часа. Пока не обрядятся на ферме доярки, Петя-киномеханик со своей будочки, на дверях которой намалевано печатными буквами слово «Аппаратная», и замка не снимет. Будь клуб располным-полнешенек, ломись от народа, Петя и бровью не поведет — на афише русскими же словами написано: «Время сеанса — после вечерней дойки». Вот и майся все Полежаево, жди, когда доярки управятся со своими делами.

Вовка Воронин в кино идти не собирался, но все равно проклинал доярок: «Тоже мне, барыни выискались, — ворчал он, поглядывая на запотевшие окна клуба. — Из пустого в порожнее наверняка переливают там, языки чешут, а трудящиеся люди из-за них понапрасну время теряют…»