Полежаевские мужички

— Не положено, — говорит, — нет семнадцати лет.

Да какие семнадцать лет! Вовка целую неделю на тракторе работал, никто о годах не спрашивал.

— Для меня ты хоть в космосе эту неделю отлетай, я тебя все равно к технике не подпущу, — уперся Степан. — У меня инструкция есть, закон… Понятно тебе?

— Да я же с Микулиным, с Матвеем Васильевичем, зябь пахал…

— Хоть с председателем колхоза паши… Они инструкцию нарушают, я за них отвечать перед законом не собираюсь.

Микулин сидел у окна на скамейке, хмурился, кусал сухой стебелек мятлика.

Степан не обращал на него никакого внимания, ходил перед Вовкой в засаленной фуфайке, растопырив выпачканные в мазуте пальцы.

— У меня, видишь вон, мотор от колесника висит, — показывал он на подтянутый на стальных тросах чуть ли не под потолок двигатель. — Сорвется ненароком — да на тебя… Я отвечай? Да?

— И на вас может сорваться.

— А у меня что, головы нет? Зачем я под него полезу?

Микулин сидел невозмутимо. Хоть бы слово в разговор вставил. Так нет. Молчал, как воды в рот набрал. А сам же Вовку и зазвал в мастерские. У трактора правый фрикцион вышел из строя — гусеница руля не слушается. Только влево и можно поворачивать, до мастерских-то еле-еле добрались. Пока ехали, Микулин все объяснял Володьке: фрикцион — это, говорит, такое устройство… Когда рулевой рычаг тянешь на себя, фрикцион там к чему-то прижимается, и гусеница стопорится на месте, а другая, свободная, знай себе идет. Но поскольку застопоренная не дает ей ходу, держит, будто на привязи, свободная движется по кругу. Таким образом трактор и разворачивается. Правый фрикцион вынимаешь — трактор идет направо, левый — налево. А вот уж если оба фрикциона выйдут из строя, тогда машина становится неуправляемой.

— Ну, я тебе принцип действия фрикционов покажу в натуре, когда будем ремонтировать, — пообещал Микулин.

И вот на тебе — показал! Словечка в защиту не выдавил. Вовку его молчание больше всего и бесило. Ну, этот летает с растопыренными, как куриные лапы, руками — дивиться нечему. Перестраховщик! Но Матвей-то Васильевич хорош! Ехали, говорил: «Молодец, Володя. За практическую езду хоть сегодня можно пятерку ставить, теперь еще изучишь устройство — и можешь досрочно сдавать экзамены на права».

— Ты ведь в седьмом будешь нынче?

— В седьмом.

— Ну вот видишь, а трактористом, считай, уже можешь работать. Так что профессией обеспечен. Осталась одна формальность — сдать на права.

Вовку прямо-таки распирала гордость. Шутка ли, тринадцать лет, а он уже тракторист. Другие и после десятилетки в технике ничего не смыслят, а его сам Микулин, лучший механизатор колхоза, в пример ставит, в напарники к себе брать не отказывается: «Молодец, Володя!» Еще бы не молодец. Микулин Вовку и одного оставлял в поле — без подсказок управлялся С трактором. Да если бы хронометраж провести, кто за эти семь с половиной дней больше за рычагом просидел — Микулин или Володька, так еще неизвестно, чей верх оказался бы.

— Вот что я тебе скажу на прощание, Воронин, — явно подытоживая разговор, насмешливо произнес Степан. — Ты в мастерскую лучше не заходи. Ни мне нервы не порть, ни себе. До свидания, дорогой, — он протянул Вовке испачканную мазутом руку.

— Сначала с мылом отмойте, а потом уж протягивайте. — Вовка отстранился от мазутной руки и двинулся к выходу.

Степан побледнел, суетливо полез в карман за сигаретами:

— Ну, знаете ли… Молод еще… — Он похлопал себя по штанинам — спички отозвались в правом кармане.

Микулин встал, выплюнул изо рта травину, что держал в зубах, и легонько подтолкнул Вовку к выходу:

— Володя, на улице меня подожди.

Вовка, не оглядываясь, переступил порог. Через плечо он услышал еще в дверях, как Микулин, будто выбивая из мундштука окурок, ударил ладонь о ладонь:

— Круто берешь, Степан. Разгонишь пацанов, с кем в следующей пятилетке работать станешь?

— А потакать не собираюсь, как ты. Он в тринадцать лет зубы волчонком скалит, так что с ним будет, когда в силу войдет?

Вовка невольно замедлил шаг.

— Верно, с характером парень. Так этот характер надо на дело направить, а не против тебя или меня…

— Ну, я-то, положим, не боюсь с молокососом поссориться, — самодовольно усмехнулся Степан.

Микулин помолчал и вздохнул:

— Эх, Степан, Степан… — Он вдруг спохватился и крикнул: — Володя, прикрой дверь!

Вовка не отозвался на зов, прошел к скамеечке, установленной у стены мастерских. Она была залоснена механизаторскими штанами, будто воском натерта. Любят, видать, мужички покурить на завалинке: ветер в спину не дует — стена прикрывает, дождь сверху не мочит — крыша над головой есть. Для окурков вкопан в землю обрезок металлической бочки. Микулин, видно, сам прикрыл дверь, но она прилегла к косякам неплотно, оставляла широкие щели и запазухи: голоса все равно были слышны.

— У меня, видишь, все по полочкам разложено… — горячился за дверями Степан. — Тут — подшипники, там — болты и гайки…

— Да что он у тебя, этот порядок нарушит?

— А как же! — искренне удивился Степан. — Пацанов запусти сюда, так не только кавардак здесь устроят, а и половину запчастей на игрушки растащат.