От современных технобиологов требуют глубоко изучать ДНК и клеточный метаболизм, но нельзя проявлять профессионального интереса к таким темам, как человеческое благополучие. Широкий поиск просто «ненаучен». Поскольку рамки сведены к редукционистским деталям, мы потеряли из виду истинное значение прогресса. Мы приравниваем движение вперед к развитию новых технологий и продуктов, а не к благополучию и счастью человечества.
Это не ново. Подчинение науки прибылям индустрии отмечалось в течение как минимум всего прошлого столетия, с тех пор как капитализм изобрел защиту интеллектуальной собственности, чтобы вознаграждать людей, чьи открытия и изобретения можно превратить в продукты, продажи и капитал. Когда появились патенты, товарные знаки, копирайт и другие защитные механизмы, двигатель промышленного капитализма заработал на полную, используя прогресс для создания прибылей, которые затем удобряли систему путем финансирования дальнейших исследований и развития. Система стала бесконечно самовоспроизводиться. Исходный рыночный успех давал капитал для финансирования следующих рыночных прорывов.
Факты и информация, поставляемые наукой и используемые для создания капитала, – топливо, поддерживающее работу маховика свободного рынка. Чем перспективнее исследование в этом отношении, тем скорее оно будет оплачено. Если не видно штрихкода, денег оно, скорее всего, не получит.
Как мы видели, технологический подход к питанию – тот, который приносит доход, – включает лекарства, добавки, а также обогащенные продукты. Все они очень выгодны и защищены законами об интеллектуальной собственности. Этот вид науки лучше финансируют, и поэтому таких исследований множество. Исследования цельной пищи, напротив, не имеют реального рыночного потенциала. Вы не можете запатентовать совет есть больше фруктов, овощей, орехов, семян и цельных злаков, поэтому промышленности нет смысла инвестировать, а исследователям – изучать и обосновывать эти утверждения.
Традиционная модель свободного рынка не будет полноценно продвигать здоровье, счастье и благополучие человека. Вместо холистического питания она дает нам ходкие фрагменты: добавки и нутрицевтики. Когда мы болеем от неправильного питания, рынок предлагает редукционистские решения: патентованные лекарства и дорогую хирургию. Из-за этого ученые маршируют под барабан промышленности в костюмах благородных искателей правды и штампуют новые способы делать деньги за счет нашего благополучия.
За деньгами
Вы никогда не задумывались, кто платит за медицинские исследования? Те, которые посвящены базовым биологическим принципам и законам, создают задел для последующего применения? Университетские профессора, по крайней мере штатные, имеют гарантированную зарплату{170}, но это не покрывает расходов на лабораторное оборудование и время выпускников-ассистентов и аспирантов, которые делают всю черновую работу.
Как политики, вынужденные тратить б
То, что мы называем исследованием, варьирует от очень фундаментальных работ с труднопроизносимыми названиями до прикладных экспериментов, которые правильнее было бы назвать технологией (хотя разделение между фундаментальным и прикладным часто туманно, и споры могут идти даже в одной организации). Полезны оба типа, но финансирование смещено в сторону последних, даже если не идет от промышленности.
Большинство медицинских исследований, фундаментальных и прикладных, спонсирует фарминдустрия и связанные с ней госорганы (например, национальные институты здравоохранения). Поскольку промышленность ожидает прибылей, ее выбор по понятным причинам склоняется в сторону прикладной науки. Главный критерий при оценке заявок, как правило, – сумма, которую можно заработать. Но даже государственные субсидии, идущие, например, через НИЗ или Национальный научный фонд (основные источники фундаментальных исследований), прямо или косвенно применяют редукционистские критерии почти ко всем работам на тему здоровья и питания.
К сожалению, в несколько последних десятилетий я наблюдал вторжение корпоративного сектора и его приоритетов в область фундаментальной науки в университетах и других научных организациях. Последствия видны практически на всех уровнях: от дизайна отдельных исследований (что и как изучать) и интерпретации результатов до направлений научной карьеры.
Деньги и дизайн исследования