Полезная еда. Развенчание мифов о здоровом питании

Если ученый, подающий заявку на фундаментальное исследование, хочет получить финансирование, он обязан позаботиться, чтобы в его гипотезе была «конкретика» – эвфемизм редукционизма. Чтобы иметь шансы на победу, лучше предложить подробно исследовать биологическое действие отдельных нутриентов, а не продукты, из которых они взяты, или поискать ключевой биохимический механизм, объясняющий какой-то эффект, а не делать обзор вариантов. На уничижительном научном жаргоне холистические исследования называют «походом на рыбалку» или «подходом по принципу пулеметной очереди».

В фундаментальных исследованиях каждое редукционистское открытие обычно ведет к очевидному вопросу: «Что дальше?» Практически универсальный (и часто закономерный) ответ ученого – рекомендовать новые исследования. (Это, несомненно, гарантирует, что лаборатории не останутся без денег и работы!) В результате ученые теряют способность широко смотреть на основополагающие феномены, которые по идее должны быть сферой их компетенции как фундаментальных исследователей. «Что дальше?» – практически всегда еще один редукционистский вопрос, который приближает результаты предыдущего исследования к рынку. Не столь важно, руководствуются ли ученые в дискуссиях коммерческими интересами. Ведь результаты исследований все равно ценны и уместны, только когда на них можно заработать, а это влияет на наши мысли о следующем этапе. Как ни проводи и ни планируй работу, все равно это будет шаг к коммерческому использованию. Потенциальная рыночная ценность – испытанный мощный магнит, к которому тянутся исследовательские работы. С годами я все больше убеждаюсь, что рыночный потенциал – единственная цель даже самых фундаментальных, неприкладных биомедицинских исследований.

Я не говорю, что конкретные ученые обязательно это поймут. Они могут даже не подозревать об этом. Многих мои реплики оскорбят, и они станут отрицать, что лично их исследования направлены на коммерческую выгоду для себя и работодателей. Тем не менее они работают в системе, основной мотив которой – доход от инвестиций. Деньги – основное топливо, приводящее в движение нашу биологию и медицину, и практически все профессиональные исследователи – часть системы и чем-то ей обязаны. Чем вероятнее инвестиция в исследование принесет доход, тем больше энтузиазма и поддержки общества, от потребителей и предпринимателей до политиков и финансирующих науку органов.

Деньги и научная честность

Есть свидетельства того, что финансовое давление даже побуждает исследователей опускаться до мошенничества, чтобы порадовать спонсоров. Я говорю не о таких вопиющих грехах, как фальсификация или подтасовка данных, а о более тонких моментах. Согласно красочно озаглавленной статье «Ученые шалости», вышедшей в июне 2005 года в Nature, опрос более 3000 американских ученых, получавших финансирование НИЗ, показал, что 15 % «меняло дизайн, методы или результаты исследований под давлением источника финансирования»{171}. Если разбить эти данные по этапам карьеры, становится еще интереснее: в начале карьеры только 9,5 % ученых говорит о таком поведении, но уже к середине цифра подскакивает до 20,6 %. Похоже, промышленность успешно учит ученых соответствовать их рыночным мотивам. Кроме того, такой рост может показывать, что чем дольше человек погружен в систему, тем меньше он склонен ее трогать. Вложено слишком много времени, энергии и профессионального статуса, души, чтобы рисковать финансированием.

Два других откровения из той же статьи показывают, как эти сомнительные практики сочетаются и вредят медицинским исследованиям. Во-первых, 15,3 % ученых признаются: они «отбрасывают результаты наблюдений и данные, если чувствуют, что те неточны». Они видят только то, что хотят, и пренебрегают остальным! Даже если результат-«выброс» выжил в редукционистском исследовании, каждый седьмой ученый считает допустимым его проигнорировать по указке «интуиции», или предубеждения. Во-вторых, 12,5 % заявили, что не обратят внимания на «использование в других работах неверных данных или их сомнительную интерпретацию» при формировании собственных исследовательских задач и поддержке выводов. Они будут прикидываться, что плохое исследование, совпадающее с их мнением, на самом деле хорошее и его можно цитировать, чтобы обосновать свои убеждения. Вывод таков: отрасль медицинских исследований жонглирует фундаментальными истинами, выбирает и отбрасывает данные, чтобы поддержать заранее известные и оплаченные выводы, и, вероятнее всего, не будет мешать продажам и маркетинговым планам индустрии, спонсирующей такие работы.