Полезное прошлое. История в сталинском СССР

Выдающийся французский историк, представитель легендарной школы «Анналов» Жак Ле Гофф призывал профессиональных историков смириться с тем, что прошлое и представления о нем, неисчислимыми нитями вплетенные в современность, всегда были и будут важными элементами текущих социальных практик. Прошлое никуда не исчезает, остается с нами и постоянно актуализируется. Человек – существо историческое, а история – знание о человеке и обществе в их развитии – всегда ставит перед ее исследователями вопросы ценностного выбора. Абсолютное большинство споров на исторические темы – это вопрос ценностного (аксиологического) выбора. Что лучше? Свобода личности или величие государства? Демократия или империя? Наследие предков – дар или проклятие? И проч., и проч.

Практически каждый человек, обретая в ходе своей жизни тот или иной исторический опыт, а также определенный багаж знаний в школе, черпая их из просветительских ресурсов, художественной литературы, массовой культуры и т. д., считает себя вправе высказаться по вопросам истории. Профессиональный историк всегда оказывается в сложном положении: с одной стороны, он должен подтверждать свой статус ученого, то есть уникального эксперта, а с другой – представать эдаким «слугой народа», то есть человеком, с которым каждый на равных может спорить об истории. Один известный историк как-то пошутил, что в России каждый знает, как управлять государством, как тренировать сборную страны по футболу и как писать историю.

Чувствуя некоторую зыбкость своего положения, историки регулярно ставили проблему адекватности реконструкции исторических явлений и процессов. Ряд известных историков и философов сделали достаточно радикальные выводы из возникшей проблемы. Итальянский историк Б. Кроче считал, что «нет никакой истории, кроме истории современной», утверждая тем самым, что изучение прошлого – это ответ на запросы современности. Американец К. Беккер заявлял, что «каждый сам себе историк». Уже знакомый читателю М. Н. Покровский говорил об истории как о «политике, опрокинутой в прошлое». Наконец, еще один американец Х. Уайт пришел к выводу, что историография – разновидность художественной литературы. Популярным стало мнение, что каждое поколение пишет свою историю, то есть осмысляет прошлое в зависимости от встающих перед ним проблем и сообразуясь своему опыту их решения.

Следует признать, что во всех перечисленных утверждениях, если их не доводить до абсурда, есть рациональное зерно. Однако это не значит, что познание прошлого невозможно и подменяется вкусовщиной или конъюнктурой. Просто ученый должен понимать, что «абсолютной истины» достичь невозможно, поскольку реальность, пусть и ушедшая, настолько сложна и многогранна, что одного ответа, данного раз и навсегда, просто не может быть. Это справедливо и в отношении естественных наук, в которых регулярно происходят революционные изменения, а одни научные картины мира наслаиваются на другие. Чего уж говорить о гуманитарных, где объектом исследования являются процессы, явления и события, участники и творцы которых обладают собственной волей, по-разному воспринимают происходящее и смотрят на все через призму своей субъектности.

Многогранность и сложность познания прошлого, вариативность его интерпретаций позволяли различным силам использовать его в своих интересах. И чем меньше социальных акторов участвуют в процессе обсуждения «проклятых вопросов прошлого», тем меньше переменных принимается во внимание и тем одностороннее и «слабее» сделанные выводы. В данной книге описано, как это происходило в сталинском Советском Союзе, когда претендующая на монополию власть, на вершине которой находился конкретный человек, стремилась контролировать знание о прошлом и тем самым поддерживать свое положение и строить новое общество.