Полезный Груз

Муравьев подошел к соседней раковине и открыл кран. Из крана выскочили звуки, напоминающие скрежет поврежденных тормозных дисков в дождливую погоду, и кран затрясся крупной дрожью вместе с раковиной. Муравьев передвинулся к следующей раковине и повернул шишку. В раковину шумно и радостно полилась прозрачная вода. С саркастической улыбкой Муравьев посмотрел на Пиночета и сказал:

– Всегда следует проверять все возможности.

– Изрядно, – сказала Пиночет. – Отмигрируйге, пожалуйста, от источника.

– Мыло принести?

– Мыло у меня свое, – Пиночет сунула руку в сумку. – А то кто их знает, что они тут наливают в мыльницы.

Она стала умываться, а Муравьев, сунув руки в карманы плаща, отошел обратно к двери.

На улице Пиночет расправила плечи, притопнула ногой в альпинистском клоге, и спросила:

– Так мы, стало быть, сперва в «Мечту»?

Делая вид, что пытается скрыть недовольство, Муравьев сказал:

– Да. Вы ознакомились с данными, сударыня? Когда успели?

– Вы на полчаса опоздали, и я воспользовалась вашей безобразной непунктуальностью, капитан.

– Учту.

Оглядевшись, Пиночет спросила:

– А где же нашответ?

– Зачем нашответ? – удивился Муравьев. – «Мечта» в трех остановках отсюда. Вон троллейбус идет, с дугами.

– Мы на троллейбусе поедем?

– Милая дама предпочитает личный выезд?

– Нет, просто дико как-то. Едем на задание на троллейбусе. Хорошо хоть не автостопом.

– Дикость, сударыня, есть неотъемлемая составная общественного устройства. Не будь дикости, никто бы не знал совершенно точно, что он цивилизованный человек. Бюджет ограничен, Багратион отчитывается за каждый гривенник. Вы, э … не знаю, как к вам обращаться. Вы в каком чине?

– В недосягаемом.

– А все-таки?

– Зовите меня Пиночет. Все зовут.

– Я не помню, чтобы хоть когда-нибудь видел фотографию Пиночета, но уверен, что вы с ним не очень похожи.

– Одарили кличкой на вечеринке. Мы действительно ждем троллейбуса?

– Да, вот же идет. Прямоугольный такой. А справа за стеклом – это водитель. Он направляет троллейбус и открывает двери. У него там кнопка специальная. Что за вечеринка?

– Любопытный вы.

– Да, на меня иногда находит. Неделями ничего не интересно, апатия, а тут вдруг раз – и всем подряд начинаю интересоваться, даже делами разных уголовников и грабителей. Так что же за вечеринка, все-таки?

Пиночет притопнула ногой, потом еще раз, потом подпрыгнула слегка, сунув руки в карманы куртки, улыбнулась и сказала игриво:

– Все-то вам расскажи.

Муравьев наклонил голову. Она пожала плечами и сказала:

– Праздновали. Я выпила. Не в лапоть ухом, но языком ворочала почти наугад, а потом принесли какое-то армянское пиво, или таджикский эль, не знаю, очень странный цвет, ну я и сказала, типа, пена чего-то слабая. А вышло – «пеночет». Всем понравилось.

– Врете ведь.

– Что-то народу в троллейбусе много.

– Любят граждане ездить. К счастью, сударыня, дождя нет, а художник, за мольберт вставая, только ее и видит, как поется в известной опере Россини.

– Разве Россини?

Муравьев всерьез нахмурился и подозрительно на нее посмотрел.

– Россини. А что?

– Да вроде бы не Россини.

– Помилуйте. Натуральный Россини.

– Какие художники с мольбертами у Россини, подумайте, капитан. У него ремесленники, вроде цирюльников да золушек, или важные персоны, короли да лучники.

Муравьев задумался, пытаясь игнорировать иронический взгляд Пиночета. Пиночет еще немного подождала, а потом предположила:

– Это не из «Тоски» ли случайно, художник этот?

– Из «Тоски»? Хмм. Слушайте, а ведь и вправду из «Тоски». Как же это я запамятовал.

– Это бывает.

– Оказывается, да. Благодарю за поправку. – И, чтобы скрыть смущение, Муравьев добавил, – … e bruna Floria, l’ardente amante mia. E te, beltade … э…

– … ignota, – подсказала Пиночет.

– … ignota.

Троллейбус прошел по Большой Полянке, затем по Большой Якиманке, и остановился, не доезжая квартал до Садового Кольца.

– Слезаем, – полувопросительно сказала Пиночет, и Муравьев кивнул.

Здание «Мечты», в неоклассическом стиле, выделялось среди соседних построек ослепительной, девственной чистотой стен и окон. Свежевыбеленные колонны, красиво. Массивная стилизованная под девятнадцатый век дверь поддалась легко и без скрипа; петли хорошо смазаны.

Последний раз Муравьев побывал здесь два месяца назад, и с тех пор ничего не изменилось: в просторном вестибюле всё также отсутствовали неприятные запахи; архитрав по периметру, казалось, реставрировали вчера вечером, так свежо он выглядел; возле мраморной конторки по центру, с барельефом, изображающим мудрых греков и гречанок в тогах и с кувшинами, высилась мозамбикская разухабистая пальма в дубовой кадке с инкрустацией.

За конторкой величественно, с прямой спиной, сидела дама лет сорока, очень элегантно одетая и причесанная.

Расстегнувшись – Муравьев плащ, Пиночет куртку – они направились к ней. Дама говорила по связи томным контральто. Посмотрев на подошедших с высокомерным равнодушием, она продолжила беседу, не то с клиентом, не то с подругой: «Да, к будущему понедельнику непременно будет. Нет, звук превосходен, миленькая. Ну, пока».