Полгода — и вся жизнь

Незадолго до отъезда Матиаса Юрген сообщил о согласии матери на поездку и в заключение сказал, что пришлет ему подарок для нее, в знак примирения. Он попросил Матиаса не говорить, чей это подарок. Вскоре Матиас получил по почте коралловые бусы. Только раз взглянув на них, Матиас понял, что никогда не подарит их матери. Их происхождение было настолько очевидным, как будто на каждой бусине было отчеканено слово «Барбадос». Он не понимал отца, спрашивал себя, что побудило его дать сыну такое поручение. Сделка с Толстым, хоть и убыточная, была для него тем не менее отличным выходом. На эти деньги он хотел купить Ренате какую-нибудь симпатичную вещицу и попросить Толстого передать ее матери. От этого ему станет легче на душе, и, потом, так он не нарушит данное матери обещание не звонить и не писать ей.

— Лучше всего, если ты приедешь в воскресенье, — сказал он другу, — тогда наверняка сможешь застать ее дома. Я не хочу, чтобы ты предварительно звонил ей. Обязательно посмотри, одна она дома или нет, а потом расскажешь мне обо всем.

Толстый пообещал и уехал, увозя с собой тщательно упакованный в подарочную бумагу теплый шерстяной платок. На приложенной к нему открытке Матиас написал одно-единственное предложение: «Спасибо, что ты поняла меня». Позже оно показалось ему глупым, но ничего другого, к сожалению, ему не пришло в голову. Время до возвращения Толстого тянулось очень медленно. Когда наконец тот приехал, Матиас сразу же забросал его вопросами.

— Ты видел ее?

— Да, она была дома.

— Как она приняла тебя?

— Как всегда, очень дружелюбно.

— Как она выглядит?

— Не знаю, мне трудно судить об этом. Но я бы сказал, не очень.

— Что ты имеешь в виду?

— Она, наверное, болела и очень похудела.

— Что она сказала о подарке?

— Она не открывала пакет.

— Она спрашивала обо мне?

— Скорее нет. Она спросила только, что происходит в интернате.

— Совсем ничего не спросила обо мне?

— Нет, ничего.

— Ты долго сидел у нее?

— С полчаса. Разговор не клеился. Я пытался все время рассказать о тебе, но она меня не поддерживала.

— У нее кто-нибудь был?

— Я не заметил.

— В прихожей ты не видел никакого мужского пальто? Оно должно было броситься в глаза.

— Нет, я ничего не заметил.

— А когда ты уходил, что она сказала?

— Она сказала: «Подожди, Пауль, я передам кое-что для Матиаса».

— Идиот, почему ты сразу не сказал об этом. Что это?

Толстый смутился:

— Пакет у меня в сумке. Я хотел отдать его тебе позже.

— Почему? — спросил Матиас рассерженно. Одновременно у него возникло дурное предчувствие, а в области желудка появилось ощущение тяжести.

— Потому что я знаю, что она передала. Ты хочешь сейчас посмотреть?

— Конечно, — сказал Матиас и пошел за другом.

По пакету было видно, что его собирали в спешке. Матиас быстро вынул содержимое. Это были синие и белые джинсы, две футболки, белье и завернутая в газету камера. Сверху лежала записка: «Кроссовки я пришлю потом. Твой подарок посмотрю позже. Пожалуйста, прошу тебя до отъезда не заходить ко мне».

Матиас стоял и неподвижно смотрел на листок бумаги.

— Почему бы и нет, — сказал он, глубоко вздохнув, — тоже неплохая идея.

Потом взял вещи и ушел. Он лег на кровать. Ему редко бывало так плохо. Виновным во всем, конечно, был отец с его идеей сделать подарок матери. Что они не увидятся до отъезда, было для него одновременно и катастрофой, и огромным облегчением. Он отчетливо сознавал это. Но оба чувства так сложно переплелись друг с другом, что не могли уже больше никуда исчезнуть. Ощущение счастья поблекло, растворилось, как будто бы никогда и не существовало. Матиасу в эти минуты казалось, что лучше жить одному, без родителей. Он думал о том, чтобы отказаться от путешествия на Барбадос, у матери не показываться тоже, а уйти с лыжами куда-нибудь в горы. Никогда желание быть независимым от других не было в нем так сильно, как сейчас. Ко всем этим мыслям примешивался страх. А вдруг Грегор тоже оставил его мать? Грегор, который принес ему столько страданий, которого он так ненавидел. В глубине души он надеялся, что Грегор будет рядом с ней, когда он уедет к отцу. Матиас не видел выхода из своих мучений. Он уговорил Толстого пойти с ним тайно поздно вечером в поселок, чтоб скоротать там ночь. Придя в местный ресторанчик, они ударились в бессмысленные и бесконечные разговоры. Матиас в первый раз в своей жизни напился до беспамятства, и Толстому пришлось на себе тащить его домой. На следующий день к его душевным страданиям прибавились физические и он остался в постели. В тяжелых снах ему чудились кошмары, главной героиней которых была его мать, покинутая и жалкая в своей безутешной квартире, готовая на отчаянные шаги. Потом в сны прокрались Карибские острова и наполнили их волшебным очарованием. Это успокоило Матиаса, и он проснулся, как всегда, полный сил и с эгоизмом, свойственным семнадцатилетним, сказал себе: «Ну что ж, если так получилось. Я тут ничего изменить не могу. В конце концов, не я, а моя мать не хочет встречаться».

Жизнь потекла своим чередом. Дата отъезда приближалась.