Полгода — и вся жизнь

— Хорошо, — сказала она. — Расставание с сыновьями — это как конец несчастной любви. Один плачет и пестует свою боль, другой вздыхает с облегчением и пестует свою свободу. Сыновья — это прекрасный, но краткий дар, которым мы не успеваем воспользоваться. Они как ветер в поле. Они срывают плоды, оставляя стебли голыми. Но может быть, я и заблуждаюсь, — продолжала Камилла, — может быть, ты совсем не одинока и не так уж свободна. И у тебя есть близкий человек.

— Да, — ответила я. — У меня был такой. Но его больше нет.

Это был мой последний козырь. Он не принес результата.

— Ты знаешь, я ожидала этого, — сказала Камилла.

— Ты ожидала, потому что ты этого хотела.

— Да, — сказала Камилла, — хотела.

К этому нечего было прибавить. Все было сказано, но это ничего не меняло. Я ничего не достигла, ни о чем не узнала, ничего не поняла. Моя голова одиноко торчала в пустоте, и я не могла ни повернуться ею, ни вытащить ее из чертовского переплетения этой загадки. «Не останавливайся, — сказала я себе, — ты делаешь это для себя, ты хочешь жить, хочешь заполнить до конца этот проклятый список надежд, чтобы потом сохранить его или, наоборот, выбросить». Камилла наверняка еще о чем-нибудь спросит, я жадно ждала этого вопроса, я жаждала услышать его. Она должна была задать его, чтобы я могла в ответ задать свой вопрос и выслушать ее ответ. Я надеялась, что это уничтожит все мои страхи, эту гору страхов, о которых было написано на моем лбу.

Камилла смахнула пепел со своего платья и провела указательным пальцем по векам. При этом морщины на ее висках разгладились, и я увидела девичье лицо из того военного лета, которое объединило наши судьбы. Тогда я не понимала, отчего это произошло. Я стала догадываться обо всем позже, но до конца не могла объяснить даже сейчас. Она взглянула на меня как тогда, летом, в саду, строго и одновременно нетерпеливо.

— Рената, ты хотела поговорить со мной. О чем?

— Скажи, Камилла, ты понимаешь, что теперь ничего не сможешь отнять у меня?

Она глядела мимо меня, но не потому, что не могла выдержать мой взгляд, а потому, что видела нечто большее. Это причиняло ей боль и радость, которые никак не были связаны с сегодняшним днем. Из этого далека она и сказала мне: «Да, Рената, я знаю».

* * *

Пако бежал по лугу. Из-за высокой травы были видны только его уши, которые как бы танцевали между стеблей. Яблоня была усыпана круглыми красными яблоками. Их снимали с помощью длинных палок с мешочком на конце, в который и падало яблоко.

— Господин Вегерер, господин Вегерер, я тоже хочу попробовать, пожалуйста.

Он отдает Камилле палку, она вытягивается, ее лицо серьезно и сосредоточенно, голые ноги в деревянных сандалиях становятся тонкими и длинными, мешочек качается под яблоком — и вот оно уже там. «Я тоже могу так», — говорит Рената. Она маленькая и слабая, а палка очень тяжелая и неумолимо клонится к земле. Детские руки не могут удержать ее. Наконец она падает, на глазах у нее выступают слезы, и она уже готова разрыдаться. Пако прыгает вокруг палки, хватает ее и треплет из стороны в сторону, потом кусает мешочек, он рвется. Ребенок забывает о том, что хотел плакать. Все сражаются с собакой, отбирая у нее палку. Пако тянет за один конец, а Камилла, Рената и Вегерер — за другой. Пес сдается, бешено прыгая. Он разжимает зубы, и палка больно и неожиданно ударяет его по голове. Он застывает на несколько мгновений, потом трясет головой с закрытыми глазами и жалобно скулит при этом. Трое на другом конце палки смеются, спешат ему на помощь, но с Пако и так все в порядке. Правда, он страшно обижен и убегает. «На сегодня уборку яблок заканчиваем», — говорит господин Вегерер. Они садятся на траву. Камилла приносит малиновый сок в больших зеленых стаканах. Его сделала баронесса. В одном из стаканов замечают крошечного мертвого червячка. Его выуживают и пьют сок дальше. «Больше не хочу», — говорит ребенок.

* * *

— Ты, наверное, ненавидишь меня, — произносит Камилла.

— Да, — говорю я, — но я, к сожалению, не умею этого делать.

— Ты что, жалеешь об этом? — спрашивает она.

— Нет, — отвечаю я. — Сейчас не жалею, ведь я больше не боюсь тебя.

— Тогда все в порядке, — говорит она.

Она откинулась на спинку кресла. Волнение, которое она не хотела показывать мне, покинуло ее. Я тоже больше не ощущала страха, копившегося долгие годы, но напряженность все еще осталась. Я опять вспомнила о своей цели.

— Ты была хорошо информирована о последних годах моей жизни, — сказала я, стараясь выдержать легкий тон разговора, — у тебя были хорошие осведомители. А я вот ничего не знаю о том, как сложилась твоя жизнь в последние пять лет. Ничего, кроме того, что ты сообщила мне на остановке.

— Тогда мне не показалось, что ты хочешь знать обо мне больше, — возразила Камилла.

— Верно, — согласилась я, — но сейчас мы встретились при других обстоятельствах. Расскажи немного о себе. О чем хочешь.